— Вы никогда не смеетесь?
— Только от щекотки.
— Не огорчайтесь, — посочувствовал директор.
— Я не огорчаюсь, а констатирую факт.
— Лечиться не пробовали?
— Это неизлечимо, как дальтонизм. Я дальтоник, но не по линии цвета, а в разрезе юмора. Мое непосредственное начальство об этом проинформировано. Вам тоже не мешает знать.
— Мне? — удивился директор. — А при чем тут я?
— А при том, что вы распорядитель кредитов. Следовательно, вы несете ответственность за депремирование дедов-морозов. Личную ответственность!
Наступила тягучая пауза, в течение которой вышестоящий гость с вызовом смотрел на директора, а директор — с опаской на гостя.
— Вы, вероятно, шутите? — почему-то шепотом спросил директор.
— Я никогда не шучу, — кратко напомнил гость. — Но я честно и добросовестно выполняю все свои обязанности, нередко за счет личного времени. И я не вижу причин к тому, чтобы только из-за невыполнения функций деда-мороза меня лишали тринадцатой зарплаты. Прошу понять меня правильно: я не уклоняюсь от общественных поручений. Однако, не обладая чувством юмора, я не могу быть дедом-морозом по объективным причинам.
Директор почувствовал легкое головокружение.
— Поймите, у нас завод, а не цирк. К юмору мы не имеем никакого отношения.
— Тогда позвоните в бухгалтерию.
— Зачем?
— Чтобы мне выдали тринадцатую зарплату.
— А почему вам должны выдать тринадцатую зарплату?
— Я ведь объяснил: потому, что у меня нет чувства юмора.
Директор залпом выпил стакан остывшего чая и застонал:
— Но кто, кто назначил вас дедом?..
— Как это кто? Цехком вашего сборочного цеха. Они, видите ли, шефствуют над детским садом. В нынешнем, точнее, в прошлом году дедом был назначен слесарь Мелков, но он неожиданно заболел. И тут, вместо того чтобы решить вопрос по-деловому, цехком прибег к формализму. Назначили следующего по алфавиту, то есть слесаря Милкина.
— Кто такой слесарь Милкин? — эхом отозвался директор.
— Слесарь Милкин — это я.
— Так-так… — зловеще произнес директор. — Ну-ка, голубчик, марш в цех!
Гость гордо выпрямился.
— Не забывайтесь! — надменно сказал он. — Пока еще мы стоим на ступеньку выше, а вы — на ступеньку ниже. Будете дерзить — урежу фонды!
— Вот что, слесарь Милкин, — грозно сказал директор, — иди работать и не серди меня. Фонды он урежет, дальтоник…
— Да, я дальтоник. Но я еще и подснежник.
— Как вы сказали? — спросил директор, взглянув на собеседника с внезапно вспыхнувшим прозрением.
— Как!.. Неужели вы, директор завода, не знаете, кого принято называть подснежниками? Тогда позвольте напомнить, что лимиты на зарплату в нашем учреждении ежегодно сокращаются. Управленческий аппарат становится меньше, но бумаг — больше. Больше входящих, больше исходящих — а кто их будет регистрировать, подшивать, спускать вниз во исполнение?
— Вот оно что! — облегченно воскликнул директор. — Значит, вы?..
— Совершенно верно. Я, Элеонора Николаевна и Кузьмоедов уже четвертый год числимся у вас слесарями высшей квалификации, успешно выполняющими план. А приходим сюда только за зарплатой и премиями. Подчеркиваю: и премиями! Но сегодня в бухгалтерии мне объявили, что завком в тринадцатой зарплате мне отказал из-за злостного игнорирования общественных поручений. Ну, скажите сами, разве это не волюнтаризм?
Директор рассмеялся.
— Что тут говорить? Игнорирование функций деда-мороза я вам, так и быть, прощаю. А вот что касается подснежников и прочих цветочков лимитных прерий… Нет, с этим делом надо кончать. Слесарю место в цехе, а не за канцелярским столом! Сегодня же подписываю приказ…
Гость побледнел как полотно. Трясущимися руками схватив пальто, он опрометью выскочил из кабинета.
«Что это с ним такое? — удивленно подумал директор. — Ах да, он ведь шуток не понимает».
Верхом на белом индюке
В смысле финансовых крахов и прочих банкротств у нас, как вы знаете, полный порядок, так как никаких банкротств у нас, слава богу, нет. Имеются, конечно, отдельные недостатки, когда крепкий колхоз до ручки доведут или пару тысяч бракованных туфель на собачьи поводки распорют. Но чтобы с данным конкретным хозяйственником трагедия приключилась или там имущество с молотка — это исключено. Молоток мы используем исключительно по прямому назначению. Именно — забиваем гвозди.
А гвоздь вопроса состоит в том, что на плохого хозяйственника сплошь да рядом не только молоток — рука не поднимается, потому что плохой хозяйственник сплошь да рядом бывает хорошим человеком. То есть он не ворует, не пьет, не дерзит начальству, а мысли, которые он высказывает на собраниях, столь ценны, что из них можно выплавлять чистое золото при комнатной температуре.