Проснувшись в холодном поту, он обнаружил у себя на туалетном столике рядом с зеркалом картонное сердечко с надписью по-русски «Цару моего серца» и императорской короной, и тут же позвонил, чтобы эту гадость убрали, а ему подали халат и умыться. Было два часа ночи, и под окном кто-то кричал: «Совсем руки-ноги оторвали! Государю пожалуюсь!»
Этот дурацкий сон не шел у него из головы весь день. Вечером приехал с супругой австрийский посол Волкенштейн-Тростбург, вот уже десять лет служивший в Петербурге. Посол был своим человеком в доме, он был постоянным гостем на обедах во дворце князя, а великий князь часто навещал посла в австрийском посольстве, занимавшем шикарный особняк на Сергиевской в створе Моховой улицы. За столом Его Высочество поймал себя на мысли, что все время разглядывает жену посла как возможную замену своей порядком уже опостылевшей супруге. Графиня Мария Волкенштейн была дамой интересной, опытной, имевшей за плечами уже второе замужество – первым браком она была за министром императорского двора в Берлине Шлейницем. Ей посвящали свои музыкальные опусы многие композиторы, сам Вагнер считал за честь быть знакомым с нею, а салон ее в Петербурге за обаяние хозяйки слыл лучшим после салона княгини Волконской. «Наверное, в ней есть какая-то изюминка, а не только сумасшедшие выверты, – подумал великий князь. – Минни же со своей идеей фикс и этим Николаевым доведут меня до могилы!»
Печалило его то, что мужа графини нельзя было отправить в Вильно командовать полком, и неудобно было как-то – Волкенштейн ему все-таки приятель. Опять же: если уж менять супругу, то на кого-нибудь помоложе, да и как графу с женой развестись, когда это им не дозволено.
– Жалко, граф, что у вас в Австрии не принят гражданский брак, – сказал Владимир Александрович.
– Возможно, что скоро и будет, по крайней мере, в Венгрии, – ответил посол. – В новом министерстве Векерле готовится законе об обязательном для венгров гражданском браке.
Владимир Александрович расхохотался:
– Вот бы наш милейший министр внутренних дел вошел бы с таким предложением к Государю, а тот возьми да и согласись! Вот была бы умора! Племянничка моего, цесаревича, придет время женить, сейчас принцессу привезут и в Спасскую часть по месту жительства на предмет записи в матримониальный реестр! А по всей столице колокола благовестят да с крепости пушки палят: выход наследника цесаревича с молодою женою из полицейской части!
Владимир Александрович представил себе наследника-цесаревича с гессенской Алиской, которую уже несколько лет прочили ему в невесты – на полголовы выше жениха, с острым хоречьим лицом и злыми глазами. Они стояли в воротах Спасской полицейской части, и частный пристав с помощником держали над ними венцы. Потом вместо Ники он представил себя, и странное дело – невеста уже не казалась ему такой противной и злой. Прежде чем наклониться к ее розовому ушку и шепнуть ей, как она хороша на фоне этих ворот, выкрашенных казенной зеленой краской, он поправил корону, чтобы она не сползала на глаза, но его мечты развеял дворецкий, явившийся доложить, что военный агент австрийского посольства полковник Клепш просит допустить его к послу по срочной надобности.
Владимир Александрович милостиво пригласил Клепша разделить с ними их далеко не скромную трапезу – великий князь знал его с тех времен, когда старший братец был еще цесаревичем.
– Граф, – обратился полковник к Волкенштейну. – Курьер только что доставил пакет с почтой, в которой содержатся важные сведения, касающиеся Его Высочества. По сведениям нашего военного атташе в Париже майора Сильвиньи, нигилисты намерены произвести взрыв во французском посольстве в Петербурге во время официального приема, устраиваемого герцогом Монтебелло для русского императора, и уничтожить его вместе с семьей и великими князьями.
– И директор полиции смеет утверждать, что никаких заговоров нет, а мне ничего не угрожает! – загрохотал Владимир Александрович. – Скажите мне, граф, что сделал бы начальник австрийской полиции, если бы русский царь известил его о заговоре против вашего императора!