Жена успокоилась и пошла корм моим гусям давать. Такое разделение труда. Она кормит. Я забиваю и ем. Она гусятину не переваривает. Ей бы курятину.
Жена ушла, и тут из комнаты, где дачников мы разместили, голос женский.
– Эй, кто-нибудь. Помогите!
Мне, мужику, несподручно к женщине идти. Зову жену. То ли гуси гогочут сильно. То ли жена глохнуть начала. Но не идет. Хоть тресни.
А дачница уже не кричит. Стонет. Куда денешься? Вошел, а она на кровати лежит. Руки раскинула. Трясется вся.
Скажите, что мне в таком случае делать? Я механик. Фельдшер у нас в соседней деревне. Это пять километров по проселку.
– Чего стоишь столбом? Беги заводи трактор. За фельдшером езжай!
Пять километров мы с Яшкой одолели быстро. Толку-то что? Фельдшер где-то в поле. Выходит, что домой с фельдшером вернулись к полудню.
Женщина родила. Сына родила. А сама умерла. Кровью изошла. А что моя жена могла бы сделать? Вины ей в этом нет. Так и фельдшер сказал.
Долго директор с кем-то из района разговаривал по телефону. Я ждал. Куда мне деваться?
– Сказали, пришлют законника. Если криминала нет, то разрешат захоронить.
– А с ребенком чего делать-то?
– Будем ждать отца. Тот хмырь на «Волге» должен же приехать.
Мы успели закончить уборку яровых, подготовить поля под озимые. А того хмыря так и не дождались.
Человек из района составил какой-то акт и умотал. Мы же деревня Средней полосы.
– Степан Николаевич и Мария Ивановна, данной мне властью записываю мальчика на вас.
К зиме мальчишку мы окрестили. Поп и имя ему дал. Сначала Варламом хотел обозвать. Но жена взъерепенилась.
– Тогда будет он Иваном.
Три десятка яиц, шмат сала. Порося я забил. Тайком от жены сунул попу и литровую бутыль самогона.
Новый год мы с женой встретили счастливые. В избе нашей растет внучок. Такой вот парадокс.
Я уезжал из деревни Связки с десятком картонов пейзажей её окрестностей, с блокнотами рисунков обитателей деревни. Но главное, что я увозил домой, это богатство общения с самобытным мужчиной Степаном и его друзьями. С мужчиной, который на пятьдесят четвертом году жизни «чудесным» образом стал дедом.
Будни
Памфлет
День первый
– Вот ты говоришь, а я что? Я ничего. Мне твои шутки по фигу.
– Вчера дождь был, а сегодня вёдро. Оно, конечно, если так. Но, с другой стороны, все же.
– Они все думают, что так и надо. Пускай, но я так не думаю.
Изба стоит на гранитных валунах, лицом к лесу, сложенная из мореной сосны и крыта шифером. В стороне дровяник и сарай, крыша которого поросла мохом. Избе без малого сто лет, а стоит крепко.
Лес, что за избой, простирается на несколько сот километров: уйдешь в него – и пропадешь. Так и ушел старик неделю назад. До сих пор его нет.
– Ты не думай, я не такая. Это они все полоумные. Я образованная.
– Бредень надо наладить. Рыбы прорва. Ухи хочу.
За избой грохнуло.
– Опять Севка балует. Жопу ему надеру.
– Дитя. Чего с него взять-то. Я рожала, мне и жопу ему драть.
– Родила кобыла жеребца, а ён на одну ногу хромает. Оно конечно, если так. А если иначе, то что?
– Все вы уроды. Кто хром, кто косоглаз. А на уме одно. Блядки.
– Чья бы корова.
Опять грохнуло.
– Оторвет ему бошку-то.
– Язык без костей. Не зря тебя председатель в президиум сажает. Знай, болтай. Сходил бы, поглядел, чего он там грохает.
– А ну его. Хотелка выросла, а ума нет.
Мычание коровы тоскливо и протяжно. Тяжело бедной с полным выменем стоять у жердины.
Баба ушла. В горнице тихо. Сверчок начнет свои рулады ночью.
Тикают ходики. От печи прет духовитый аромат: там томится горшок с мясом. Забили бычка хозяева.
Кто бьет скотину средь лета? Полоумные они. Не далее как вчера он пошел в поле. Косить якобы. А пришел в поле – как сел под кустом, так и просидел до полудня. В полдень кто же траву косит. Он и ушел, так травы и не накосив.
– Если все так, то ещё ничего. А то все, кто как. Как черт им на душу положит. Бога позабыли.
– То-то ты, баба, часто молишься, я погляжу. Мясо спрело уже, а ей хоть кол чеши.
– Оно так, может быть, но все же. Молока много. Куда девать-то?
В избу вбежал мальчишка лет пятнадцати.
– Жрать хочу.
– Это что же такое?! Родители горбатятся на полях и на ферме, а ён целыми днями по лесу шлындрает и хотя бы ягодку в дом.
– Оно конечно, но дитя жо. Ему гулять хочется.
– Баба она и есть баба. Я в пятнадцать лет уже пахал.
– На дядю ты пахал. Мой батя в лес ушел, а ты пахал тута.
– Жрать хочу.
– Жри.
Взрослые ушли из избы. И мы уйдем вслед за ними. Нам воспитание не позволяет смотреть в рот парня, жующего мясо безвременно убитого бычка.