Никто не ощущал страха. Было торжественно, радостно и немного жутко.
— К машинам!
Быстро и бесшумно заняли места в бронетранспортёре. Рядом с водителем Солодовниковым сел командир роты.
Тишина.
— Все на местах? — оборачивается капитан.
— Так точно! — отвечает старшина Тюрин.
— Поехали!
Будто прожекторы, ударили фары. Сильнее загудел мотор, машина тронулась, медленно обогнула здание и осветила одинокую фигурку с автоматом у шлагбаума.
Часовой прикрылся рукой от света, и Солодовников тут же погасил фары.
Туман рассеялся. Начиналось хорошее осеннее утро. Бронетранспортёр выехал на улицу Дзержинского. Она пересекает две крутые горы, на которых стоит город. Первые трамваи уже спускались с этой немыслимой крутизны, миновав седловину, карабкались вверх к центральной площади города — площади Ленина. Как удерживаются они на рельсах, почему не летят, не кувыркаются, трудно понять.
Тормозя двигателем, Солодовников спустился вниз, а потом долго выбирался на гору. Преодолев подъём, быстро миновали короткую прямую улицу Ленина, и перед солдатами открылся как на ладони Кировский район.
Со всех улиц и переулков шли люди и, точно горные ручейки, стекались на широкую центральную магистраль, к которой приближался бронетранспортёр.
Десять тысяч человек покидали район.
Из дома в дом, из квартиры в квартиру шли агитаторы, терпеливо объясняя необходимость оставить свои жилища, поторапливали, помогали престарелым.
Жители и раньше знали о том, что им придётся временно эвакуироваться. Трижды в день по радио передавали наименования улиц, переулков, площадей, попавших в опасную зону. И всё-таки только теперь в полной мере ощутилась эвакуация. Снова повеяло войной.
С горестным чувством уходило население.
Вот красивый особняк. В большой комнате на столе посуда, остатки завтрака. Девушка перед зеркалом, торопясь, пудрится, красит губы.
— Верочка, — говорит пожилая женщина, — выпей хоть стакан чаю, что сегодня за наказание…
— Некогда, мам, трамваи не ходят, я на работу опоздаю.
Схватив чемоданчик, убегает.
Женщина идёт в соседнюю комнату. Возле письменного стола с выдвинутыми ящиками — высокий, энергичный человек в пенсне. Это, может быть, врач, инженер, преподаватель… Он укладывает в чемодан бумаги.
— Боже мой, второй чемодан! — всплескивает она руками. — Ты же сам сказал: «Все будет цело, ни одной тряпочки не брать».
— Да, да, да — ни-че-го. Ничего, кроме рукописи.
— А черновики зачем? — кивнула она на нижний ящик. — Ты их уже десять раз переписал.
— Надо! — в сердцах говорит он. — Это плоды всей моей жизни. Пойми ты наконец.
Раздается звонок, женщина выходит.
Он бросает в чемодан бумаги из ящиков, со стола, и вдруг взгляд его останавливается на фотографии жены. Воровато оборачиваясь, кладёт карточку в чемодан, быстро накрывает пачкой бумаг.
Входит жена.
— Это агитаторы, просят поторопиться…
В соседней квартире идёт спор. Молоденький агитатор, паренёк с комсомольским значком, убеждает пожилую женщину, которая не собирается уходить.
— Вы говорите, вещей не брать? — спрашивает она.
— Конечно нет, всё будет в полном порядке, — с готовностью отвечает юноша, не подозревая подвоха в вопросе.
— Так зачем уходить?
Паренёк не сразу находит ответ, а она уже снова наступает:
— Нет, уж раз взялись вывезти снаряды, значит, вывезут.
Не добившись результата, паренёк уходит. Через несколько минут появляется бригадир агитаторов, такая же пожилая женщина, как и хозяйка.
— Вы тоже агитатор? — удивляется та. Ей становится неловко. — Ну уж пошёл, нажаловался… Видите, вот собралась, сейчас ухожу…
А паренёк уже на пороге следующего дома. Дверь в комнату приоткрыта. Пожилой человек, взобравшись на стул, снимает портрет молоденького офицера в форме лётчика первых лет войны с орденом Красного Знамени.
— В простыню обернём, и будет хорошо, — отвечает он на вопрос жены.
Она грустно всматривается в портрет, так похожий на мужа.
Паренёк кашлянул, постучал.
— Вам не нужна помощь?
— Нет, нет, — сейчас уходим…
На углу, в крохотной мастерской, копошится старый часовщик. Он бережно собирает колесики, пружинки, инструмент, упаковывает в бумагу, укладывает пакетики в маленький чемодан.