и в тот же миг на ее голове оказалась такая же, а все, кто был рядом, как один, пали ниц и принесли страшные клятвы верности. Народ приветствовал Алева и Мист, как освободителей, но в приморской провинции Лонреглийс под знаменами старинных врагов рода Алева уже собирались избалованные и развращенные новой властью, но все еще грезившие о былой славе сверхпривилегированные гвардейские части и соединения Нарланда. Лучшие полки кинарийской армии сходили с трапов больших транспортных кораблей. Но и этого показалось мало, империя не пожалела золота
и Лиарос заполнили толпы свирепых наемников из Пагшеза
и Джеттена. И вся эта огромная и великая армия потерпела сокрушительное поражение в короткой битве с наспех собранным войском новых правителей Нарланда. Охваченные ужасом, союзники бежали к морю и брали штурмом собственные корабли, и моряки,
с оружием в руках, защищали их от обезумевших толп, в которых потомки древнейших аристократических родов Нарланда перемешались с грубой солдатней Кинарии и полудикими джеттийцами. Спешно убирая мостки и обрубая канаты, корабли, один за другим, уходили в открытое море, а оставшиеся на берегу люди, входили
в воду, в бессильной ярости поднимая кулаки и изрыгая проклятия. Почти все они погибли в тот день. А внезапно поднявшийся шторм разметал кинарийский флот, лишь десятая часть кораблей вернулась к родным берегам. Известия о страшной и небывалой катастрофе в Нарланде и полном провале в Калгрейне поразили империю, как удары молнии, породив всеобщее уныние и возрастающую тревогу за будущее страны. Искали изменников и виноватых, и Сэлингин не сомневался, что окажется в их числе. А что касается Великой Лерии… Лерийцы, и в Нарланде, и в Сааранде, как всегда, почуяв неладное, притворились мягкими и пушистыми, моментально спрятав острые когти готовой к удару лапы. Переставшая притворяться Онель, открыто взяла все дела в свои руки, отослала мужа в Лерэйн и немедленно, заключила договор о нерушимой дружбе и союзе с Нарландом. Император Лерии, не раздумывая, сразу же утвердил его. Консул Лерии в Калгрейне явился с поздравлениями к Ульвнину и Этан, заверив их в неизменных дружеских чувствах и согласившись на все условия.
“И только мы самонадеянно полезли напролом, не имея запасного варианта”, - с горечью подумал Сэлингин.
Какой-то шум на улице вдруг привлек внимание Сэлингина. Оторвавшись от тяжелых размышлений, он подошел к окну, выходящему на одну из столичных площадей. Вокруг здания посольства, оказывается, собралась большая толпа. Люди нестройно, но громко выкрикивали антикинарийские лозунги. Вот какой-то явно нетрезвый мужчина вдруг выскочил вперед, в окно полетел камень. Толпа одобрительно заулюлюкала, и еще несколько человек последовало примеру дурака-провокатора. В тот же миг вооруженные стражники врезались в толпу, разделили ее на несколько частей и оттеснили от стен посольства. Бросавшим камни скрутили руки и, награждая тумаками, грубо потащили к закрытым повозкам. Через несколько минут от толпы на площади не осталось
и следа, будто ее никогда здесь и не было. Сэлингин недовольно покачал головой.
“Алев и Мист полностью контролируют Раневу и Нарланд, - со злостью и отчаянием подумал бывший посол. - Никакой анархии! Нет даже и следов государственного бессилия, столь характерного в переходный период после революций и дворцовых переворотов. И ничего нельзя сделать. Нарланд потерян для нас надолго, если не навсегда”.
Сэлингин еще раз окинул взглядом опустевшую площадь.
“А если они, все эти, так долго терпевшие произвол прежней власти и наше бесцеремонное вмешательство в их дела, люди теперь сами придут к нам, в Кинарию?” - подумал он, и сердце старого дипломата вдруг забилось неровно и заболело - в первый раз в жизни.
Интуиция не подвела Сэлингина. Армия Нарланда рвалась в бой и страстно мечтала отомстить за многолетние унижения своей страны. И как раз в это время вновь назначенные командиры военных частей и офицеры генерального штаба в кабинете Алева приводили все новые и новые аргументы в пользу нанесения немедленного удара по ослабленной поражением Кинарии. Но судьба Нарланда решалась все же не там, а в одном из небольших залов королевского дворца, где разговаривали две молодые женщины - Мист и Онель.