- У нас не так.
Да к каким же дикарям его занесло! Лекарей не ценят, гостям ночью руки вяжут. Может быть, у них еще и учителя голодными сидят? А детей они здесь случайно не едят?
Алев встал, сделал несколько шагов, вернулся обратно.
- Ну а меня вы почему схватили? Ты же горец. Как можно гостя рабом делать? Если бы в бою взяли, я бы понял.
- Это все Омар. Он не здешний. Не горец. Саудит. Араб из пустыни.
Мальчишка сплюнул.
- Мы его не любили.
- И с каких это пор люди гор стали подчиняться людям пустыни?
- Он деньги платил. Мало. Жадный. Шейхи много присылают, но он все себе забирал.
Парень уже отдышался и теперь незаметно отползал в сторону. Внезапно он вскочил и бросился бежать. Алев вскинул автомат,
и палец уверенно лег на спусковой крючок. “Калашников” плюнул огнем, и мальчишка покатился под откос.
“Вот, значит, как это бывает”, - подумал Алев, - Жалко пацана, надо было его так догнать. Чего он побежал?”
В небе послышался какой-то гул. Алев вышел на пригорок и осмотрелся. Из-за вершины показался… Вертолет? Да, вертолет. Видавшая виды боевая вертушка. Машина приближалась. Алев почему-то не испытывал ни страха, ни волнения. Вертушка опустилась совсем низко.
- А ну бросай автомат, мать твою! - заорали оттуда, - Бросай, чурка долбанный.
- Сам ты чурка, - ответил Алев, но автомат аккуратно положил рядом.
Из вертолета с автоматами наперевес посыпались бойцы в пятнистой форме, за ними на землю спрыгнул командир.
- Леха, живой! Мы же тебя месяц как похоронили, искать перестали! - бросился он к нему, - Вот жена твоя обрадуется. Она аж почернела вся.
- Володька! - капитан российской армии Алексей Виленкин обнял старлея Владимира Старова, с которым учился на одном курсе в Рязанском десантном училище.
- Ты стрелял?
- Я.
- Что случилось-то?
- Да так, разборки небольшие с несознательными товарищами.
- Покажь! Не фига себе! Ты что, Омара замочил?
- Ага. И еще одного, там, внизу валяется.
- Ну, ты, блин, крутой. Слушай, а где пропадал все это время?
- Не помню ничего. Контузило, наверное. Знаешь, какие-то видения. Маги, рыцари…
- Ну, ничего, тебе теперь отпуск и путевка в санаторий полагаются, подлечишься и снова к нам. Звездочку обмывать. Чего стоим, орлы? Грузим падаль на вертолет, а сами - в засаду. Поближе
с Омаркиными ребятами познакомимся.
Эвин. ЧУЖАЯ БИТВА (продолжение)
Вечером Ярослав и Эймунд выехали осмотреть поле великой битвы. Потери с обеих сторон были ужасающими. Ярослав с тоской думал о том, что ему опять придется унижаться перед старшинами новгородцев, выпрашивая ратников и серебро с мехами для оплаты новых варяжских отрядов. Эймунд хмурился, прикидывая и подсчитывая доли добычи своих воинов, не забывая включать в их число и погибших. Выходило совсем не так много, как он рассчитывал. Возвращаться домой с малой добычей не хотелось.
“Надо уговорить Ярицлейва сразу же идти на Кенугард”, - подумал он, - Там добра на всех хватит”.
- Битва закончена, но война только начинается, - снова обратился он к Ярославу, - Твой брат соберет своих воинов и еще раз придет сюда. Пока вы оба живы, не будет конца раздорам.
Русский конунг ничего не отвечал, и его молчание сильно раздражало норманна.
Внезапно Ярослав остановился. У подножия холма, на котором недавно стоял киевский князь, втоптанное копытами в грязь, лежало черное знамя - один из старых стягов князя Владимира. Около сотни киевлян были изрублены здесь варягами. Эймунд поморщился.
“Я говорю правильные и умные слова, а Ярицлейв не слушает. Что он хочет найти здесь, среди мертвых”?
Лицо князя потемнело. Он сошел с коня и стал осматривать убитых. Ярослав знал почти всех и помнил имена некоторых из них.
“Варяг говорит дело, войну надо окончить и побыстрей”, - подумал он и с ужасом представил осаду Киева, резню на улицах города и ненавидящие взгляды оставшихся в живых горожан. Или - торжествующие толпы киевлян на улицах Новгорода, трупы, плывущие по Волхову в Ладожское озеро, и надменное лицо брата, к ногам которого его бросят - если не удастся бежать в Швецию…
- Это воины, Ярицлейв, - неодобрительно глядя на него, сказал Эймунд, - И мое тело, быть может, завтра будет вот так же лежать на этой земле. Только тело, но не дух, который с радостью уйдет в Вальхаллу.
Конунг, к его удивлению, вдруг опустился на колени перед лежащими рядом воинами. Один из них, молодой светловолосый норманн в окровавленной рубахе и с разбитым лицом казался мертвым, но слабо застонал, когда Ярослав грубо оттолкнул его от русоволосого киевлянина, между колец кольчуги которого торчал обломок древка секиры. Было совершенно непонятно, каким образом он прошел сквозь нее, и с какой нечеловеческой силой был нанесен этот удар, пробивший закаленное железо. Киевский витязь тяжело дышал, и при каждом вдохе розовая пена выступала из раны.