- Лучше остаться в этом октябре. Но тебя я почему-то не помню. Разве мы встречались с тобой тогда?
- Нет. Но ты встречалась с людьми, которых уже давно и безуспешно ищу я. Это слишком удивительно и невероятно для простого совпадения. Поэтому я тоже не мог пройти мимо тебя. Может быть, я узнаю что-то очень важное и нужное, или найду его после встречи с тобой.
- Наверное, ты ошибся. Я не знаю, что сказать тебе, да и подарить в этом сне нечего, - развела она пустыми руками.
- Я тоже не знаю, что именно могу или должен услышать от тебя. И, возможно, действительно, ошибаюсь.
- Вот видишь…
- А, ну и ладно, - легко улыбнулся незнакомец, - Просто пройдемся немного. Ты ведь не возражаешь против еще одной прогулки по Султанахмету, Мэриин?
- Называй меня Машей.
- Хорошо. А меня зовут Вериэн.
Он осторожно взял ее за руку, и они вошли в Софийский собор с юга, там, где висела табличка “Exit”.
- Центральный вход, говорят, что раньше двери здесь были сделаны из остатков Ноева ковчега и входить через них мог только император, - вспомнила Маша, - А это, кажется, вестибюль воинов.
- А ты знаешь, что за вмятины здесь на полу? Они остались от ног стражников, многие века стоявших у Императорских дверей.
И все это прошло. То, что мы видим сейчас, лишь тень двух великих городов, двух столиц огромных империй. А окружает эти тени уже третий великий Город.
Они прошли в Храм, и Маша снова удивилась неожиданной легкости и невесомости его свода, о котором современники говорили, что он подвешен к небесам. И бесчисленным, не угадывающимся снаружи окнам, из-за которых стены выглядели почти прозрачными. Часть окон сейчас заложена кирпичом, и потому знаменитый “мистический свет” Софийского собора потерял частицу своей волшебной силы, но все равно, производил громадное впечатление. Мозаичное изображение Христа на главном алтаре обрамляли два массивных диска с именами Аллаха и Мухаммеда. А Дева Мария и младенец Иисус на ее руках сверху вниз смотрели прямо на михраб - полукруглую нишу, указывающую направление на Мекку. Как ни странно, смотрелось все это вполне гармонично. Картину портили только упирающиеся в купол строительные леса.
“И не ведали мы, на небе мы были, или на земле. Недаром бабка твоя, княгиня Ольга, мудрейшая из людей, приняла греческую веру”, - сказал вдруг Вериэн.
Маша вздрогнула.
- Ты опять вспомнила возмущающую тебя знаменитую цитату Повести временных лет? Где послы Владимира так похожи на дикарей, впадающих в экстаз при виде стеклянных бус и зеркальца? - взяв ее под руку, улыбнулся Вериэн, - Здесь было чему удивляться людям тех лет. Русские и варяги посольства вашего князя не были исключением. Крестоносцы из дикой и невежественной Западной Европы, чуть более цивилизованные венецианцы и генуэзцы, образованные арабы и воинственные турки - все они готовы были здесь пасть на колени. Восьмое чудо света, ничего не поделаешь.
Таинственный незнакомец сейчас дословно повторил ее мысли и, немного смущенная Маша поспешила сменить тему разговора.
- А тебе жалко тот древний Царьград? - спросила она Вериэна, - Константинополь. Новый Рим, разграбленный разбойниками-крестоносцами и рухнувший под копытами коней восточных варваров.
- Нет, нисколько. Я, кстати, был недавно в этом твоем Царьграде, Мэриин, извини, Маша. Хочешь, я расскажу тебе об этом?
И Маша увидела…
Высокий русоволосый воин в старом плаще из грубой некрашеной ткани долго бродил по бесчисленным улочкам, раскинувшимся вдоль гавани Константинополя, прежде чем нашёл нужного ему человека. Мрачный великан, молча, сидел за столом прибрежной корчмы в окружении суровых норманнов. Тяжёлым взглядом окинул он незнакомца и едва заметным кивком головы позволил ему говорить.
- Я Вериэн, свободный человек из Вика, сын Ингвальда, погибшего на “Морской рыси”, - вежливо, но с чувством собственного достоинства сказал ему гость.
- Я знал сына Ингвальда, но это был не ты, - равнодушно произнёс хозяин.
- Твой племянник, Эвин, был другом и побратимом моего старшего брата. Не знаешь ли ты, где он сейчас?
- Эвин погиб в Гардарики, давно, двадцать три года назад.
“Ничего себе, промахнулся, - подумал Вериэн, - Впрочем, когда речь идет о тысячелетиях…”
Норманнский вождь прервал его размышления.
- Как ты попал сюда, норвежец? - пристально глядя на него, спросил он, - Должно быть, конунг Магнус, сын Олава, пожелал увидеть тебя без головы, раз ты оказался так далеко от родины.
- А что же заставило оставить и Швецию, и Гардарики тебя, Асмунд? - не отводя глаз, почти с насмешкой, спросил Вериэн.