— Должен ли Арамис поступить так же, как я? — спросил д'Артаньян, задетый ее словами.
— Вот уже два или три раза вы произнесли это имя, сударь. А между тем я говорила вам, что оно мне незнакомо.
— Вы не знаете человека, в окно которого вы стучались? Да что вы, сударыня! Вы считаете меня чересчур легковерным.
— Признайтесь, что вы сочинили всю эту историю и выдумали этого Арамиса, лишь бы вызвать меня на откровенность.
— Я ничего не сочиняю, сударыня, я ничего не выдумываю. Я говорю чистейшую правду.
— И вы говорите, что один из ваших друзей живет в этом доме?
— Я говорю это и повторяю в третий раз: это дом, где живет мой друг, и друг этот — Арамис.
— Все это со временем разъяснится, — прошептала молодая женщина, — а пока, сударь, молчите!
— Если бы вы могли читать в моем сердце, открытом перед вами, — сказал д'Артаньян, — вы увидели бы в нем такое горячее любопытство, что сжалились бы надо мной, и такую любовь, что вы в ту же минуту удовлетворили бы это любопытство! Не нужно опасаться тех, кто вас любит.
— Вы очень быстро заговорили о любви, — сказала молодая женщина, покачав головой.
— Любовь проснулась во мне быстро и впервые. Ведь мне нет и двадцати лет.
Г-жа Бонасье искоса взглянула на него.
— Послушайте, я уже напал на след, — сказал д'Артаньян. — Три месяца назад я чуть не подрался на дуэли с Арамисом из-за такого же платка, как тот, который вы показали женщине, находившейся у него, из-за платка с таким же точно гербом.
— Клянусь вам, сударь, — произнесла молодая женщина, — вы ужасно утомляете меня этими расспросами.
— Но вы, сударыня, вы, такая осторожная… если б у вас при аресте нашли такой платок, — вас бы это разве не скомпрометировало?
— Почему? Разве инициалы не мои? «К. Б.» — Констанция Бонасье.
— Или Камила де Буа-Траси.
— Молчите, сударь! Молчите! Если опасность, которой я подвергаюсь, не может остановить вас, то подумайте об опасностях, угрожающих вам.
— Мне?
— Да, вам. За знакомство со мной вы можете заплатить тюрьмой, заплатить жизнью.
— Тогда я больше не отойду от вас!
— Сударь… — проговорила молодая женщина, с мольбой ломая руки, — сударь, я взываю к чести военного, к благородству дворянина — уйдите! Слышите: бьет полночь, меня ждут в этот час.
— Сударыня, — сказал д'Артаньян с поклоном, — я не смею отказать, когда меня так просят. Успокойтесь, я ухожу.
— Вы не пойдете за мной, не станете выслеживать меня?
— Я немедленно вернусь к себе домой.
— Ах, я знала, что вы честный юноша! — воскликнула г-жа Бонасье, протягивая ему одну руку, а другой берясь за молоток у небольшой двери, проделанной в каменной стене.
Д'Артаньян схватил протянутую ему руку и страстно припал к ней губами.
— Лучше бы я никогда не встречал вас! — воскликнул он с той грубостью, которую женщины нередко предпочитают изысканной любезности, ибо она позволяет заглянуть в глубину мыслей и доказывает, что чувство берет верх над рассудком.
— Нет… — проговорила г-жа Бонасье почти ласково, пожимая руку д'Артаньяну, который все еще не отпускал ее руки, — нет, я не могу сказать этого: то, что не удалось сегодня, возможно, удастся в будущем. Кто знает, если я когда-нибудь буду свободна, не удовлетворю ли я тогда ваше любопытство…
— А любовь моя — может ли и она питаться такой надеждой? — в порыве восторга воскликнул юноша.
— О, тут я не хочу себя связывать! Это будет зависеть от тех чувств, которые вы сумеете мне внушить.
— Значит, пока что, сударыня…
— Пока что, сударь, я испытываю только благодарность.
— Вы чересчур милы, — с грустью проговорил д'Артаньян, — и злоупотребляете моей любовью.
— Нет, я только пользуюсь вашим благородством, сударь. Но поверьте, есть люди, умеющие не забывать своих обещаний.
— О, вы делаете меня счастливейшим из смертных! Не забывайте этого вечера, не забывайте этого обещания!
— Будьте спокойны. Когда придет время, я вспомню все. А сейчас уходите ради всего святого, уходите! Меня ждали ровно в двенадцать, и я уже запаздываю.
— На пять минут.
— При известных обстоятельствах пять минут — это пять столетий.
— Когда любишь.
— А кто вам сказал, что дело идет не о влюбленном?