«Так что же его сделало преступником? Что вообще делает человека преступником? Опустошённость? В нём незаметно. Обида, бунт против общества? Да, возможно. Гордый отщепенец, вор-виртуоз, артист своего порочного ремесла. Он грабил только богатых, очень богатых, тех, кто из-за его «набегов» уж точно не умирал с голоду. Всё это великолепно, но как притянуть ко всему этому убийство? Ведь одного из ограбленных он убил. И никуда от этого не денешься!».
Все эти мысли вертелись у Шерлока в голове, но он гнал их прочь. Ему нравилось общество Клея, и он почти не упрекал себя в этом.
Они расстались заполночь. После одиннадцати хождение по лагерю было запрещено, и Шерлоку пришлось выйти из хижины Джона потихоньку, когда шагавший вдоль изгороди часовой удалился к другому концу своего участка.
Пробираясь между хижин, мистер Холмс с озорным удовлетворением думал о нарушенном порядке и одураченном караульном. Приключение внесло разнообразие в застойную жизнь каторжника. Кроме того, он понимал, что скорее всего обрёл здесь, на каторге, доброго приятеля, с которым теперь сможет общаться, и это сильно изменит его жизнь.
Войдя в свою лачужку и растянувшись на лежанке, Шерлок задумался. Он понимал, что нужно уснуть, что вскоре предстоит подъём и долгий день изнурительной работы, но ему не спалось. Джон Клей не выходил у него из головы. И вновь назойливо звучали его слова: «Этот дом будет моим до самой смерти».
«Всё же было бы легче, если бы не я его поймал! — вдруг подумал Холмс и едва не рассмеялся вслух над этой мыслью. — Вот ведь нашёл, в чём себя упрекать. Ну, и чем утешиться? Тем, что я выполнял свой долг? Ну да, выполнял. И, получается, оборвал жизнь человека, которому было тогда двадцать четыре года. Похоже, что хорошего человека. Стоп! Что значит, хорошего? Где та тончайшая грань человеческого сознания, в которой преломляется прямой луч света, и начинается искривление, порождающее подлость? Почему вообще психология не может стать точной наукой? Да потому, что движения человеческой души не поддаются настоящему изучению, их нельзя систематизировать, нельзя подвести под них никакой, даже самой сложной, схемы. А если так, то, стало быть, и криминалистике не быть точной наукой, ибо, куда же ей без психологии? Фемида слепа и не прозреет. Но сколько же ударов она нанесла вслепую? Сколько жизней разрушила, не думая, что иные из них ещё можно было исправить? Ну, что за вздор лезет в голову! В любом случае те, кто пострадали от таких, как Клей, виноваты куда меньше. И преступление должно быть наказано, без этого постулата общество не может существовать. Всё правильно, всё так. Но почему-то от этого не легче!».
Мистер Холмс заснул уже под утро и едва не проспал время подъёма.
Часть вторая
ИРЕН
ГЛАВА 1
Начиная с этого дня, Шерлока Холмса и Джона Клея постоянно видели вместе. Они работали рядом, садились рядом завтракать, ужинать и обедать, вместе прогуливались по лагерю, вернувшись с работы, вечерами постоянно пили в хижинке Джона «пертский кофе», как насмешливо именовали каторжники свой напиток.
Недели через три после их первой беседы «сундук» привёз на каторгу новых заключённых, и одного из них, ирландца Пита Дэвиса, поселили в лачужку мистера Холмса. Дэвис был малый угрюмый и туповатый, грязнуля и, как без труда определил Шерлок, наверняка бывший пьяница. Во сне он так храпел, что будил даже двоих каторжников в соседней хижинке, за что те сразу стали его недругами, и утро начиналось теперь с отчаянной перебранки между ними, во время которой шли в ход самые крепкие выражения.
Шерлок, которому храп мистера Дэвиса тоже мешал спать, терпел всё это три дня, а на четвёртый Джон Клей за завтраком спросил его:
— Что же вы мне не сказали про этого вашего соседа? Мне он сразу не особенно понравился, а тут ребята поведали, как он ночами будит всех, кто по соседству.
— Ну, не так чтобы всех! — невесело усмехнулся Шерлок. — А не сказал потому, что это — скучная тема. Что тут можно поделать? Хижина-то на двоих.
— Вот именно, — кивнул Джон. — Как и почти все остальные. У некоторых, кстати, на троих. Думаю, вы заметили, что и в моей хижине есть вторая лежанка, только я снял с неё сидение и приторочил его к стене, чтобы, покуда живу один, было попросторнее. Караульные заглядывали, но мне это сошло. А вот теперь, кажется, настало время эту лежанку «восстановить в правах». Не хотите переселиться ко мне? Поговорили бы с офицером — он, конечно, разрешит.
— И вас это не стеснит? — спросил Шерлок.
Молодой человек расхохотался: