Тик-так, тик-так, тик-так. В бесшумном потоке времени. Но тут Вис услышал за окнами мансарды заунывный голос ветра. У дома стояла машина, мотор работал. Ах да, дети отвезут их в аэропорт. Ты идешь? Иду, иду. Спускаясь по лестнице, Вис на миг задержался и сказал: послушай, а ветра-то нет.
Это было здорово, и Титин чувствовал себя патриотом. Аккорды аккордеона (ясное дело, на то он и аккордеон) напоминали звучание органа, причем не скучного церковного органа, а какого-то другого, скрипка пела так нежно, словно говорила: я-то знаю, что такое серьезная, возвышенная музыка, гитара и бандуррия тоже не отставали, и Титин заметил, что и Бернабе тоже гордится и полон патриотизма, слушая вместе со всеми, ведь они уже большие, во втором классе, их уже не каждый день встречают, Бернабе-то уже вообще никто не встречает, поэтому они и стоят в толпе, окружившей четырех слепых музыкантов у входа на рынок, так жалко на них смотреть — черные очки, но что поделаешь, в жизни всякое бывает, и рядом с ними стояла женщина, не слепая, она так красиво пела, и был еще однорукий инвалид, который продавал по десять сентимо слова песен на голубой бумаге, пачку листков он прижимал к груди культей, а здоровой рукой вытаскивал листки один за другим, их брали нарасхват, и со всех он успевал получать, вот это рука, такая проворная, в глазах мельтешит, и, ясное дело, народ останавливался возле музыкантов: женщины, рабочие, солдаты, какой-то сеньор, служанка с корзиной для покупок, она стояла рядом с Титаном, — все слушали, как слепые играют и подпевают женщине, однорукий тоже пел, подпевала и служанка, не очень громко, стеснялась, но песню знала наизусть:
Знамя, ты красное,