{41} Он вызвал меня к себе в кабинет председателя Думы и, после некоторых прелиминарий, прямо в упор поставил мне вопрос: "кто из нас двух будет премьером"? Признаться, вопрос этот привел меня в веселое настроение. Я был уже тогда убежден, что ни я, ни он и никто другой из к. - д. премьером не будет, ибо дело шло, очевидно, к роспуску Думы. Я так и ответил Муромцеву, но прибавил при этом, что своей кандидатуры я не ставил, охотно буду поддерживать его кандидатуру и вообще из-за лиц между нами не может быть никаких споров. Мой ответ видимо произвел на С. А. самое приятное впечатление. Более прав был С. А. Муромцев в общем смысле своего первого возражения. Не то, что мнение к. - д. было уже составлено. Как я сказал, суждений о лицах во фракции вообще не было. Но при богатстве фракции выдающимися общественными деятелями, таланты, знания и репутации которых были общепризнанны, вообще нельзя было предрешить мнения фракции о той или другой кандидатуре. При полной моей готовности поддерживать кандидатуру Муромцева, - а она, очевидно, имела много за себя, если бы вопрос о кадетском министерстве был решен двором в утвердительном смысле, могло случиться то же, что случилось с другой {42} попыткой Д. Н. Шипова послать С. А. Муромцева для переговоров с графом Витте в октябре 1905 года. Я уже упоминал выше, что тогда не случайно были посланы в Петербург кн. Г. Е. Львов и Ф. Ф. Кокошкин, а не С. А. Муромцев. Ибо те же свойства, который делали кандидатуру С. А. Муромцева более приемлемой для Шипова - и для двора, - делали ее, в известные моменты, менее желательной для партии.
Вообще, партия (и фракция) была тогда настроена так непримиримо, что даже моя позиция, казавшаяся Шипову такой несговорчивой, во фракции представлялась многим чересчур далеко идущей на уступки. Позднее, уже во время второй Думы, партия запретила мне дать Столыпину те заверения, которых он требовал для легализации партии и которые лично мне казались приемлемыми.
Я думаю, во время первой Думы, мне могли бы запретить и самые свидания для переговоров о министерстве, если бы я поставил этот вопрос формально на решение фракции.
III.
В беседе с государем 28 июня в Петергофе Д. Н. Шипов принял несомненно, достойный и лояльный по отношении к Думе тон. Он выяснил царю многое, что {43} могло бы еще предупредить кризис русского конституционализма, если бы вообще этого рода соображения могли быть приняты во внимание. Но его собственные взгляды еще раз показывают, насколько он был прав, когда утверждал, что человек с такими взглядами не может быть конституционным премьером при первой Государственной Думе.
"Коснувшись причин, вызывающих мысль о роспуске Думы, я признавал, что присутствие в Думе значительного левого крыла отражается вредно на ее настроении, получившем свое выражение, как в резком выступлении отдельных ее членов, так и особенно в неуместном тоне представленного Думою адреса. Однако, едва ли можно признать Думу в общем ее составе неработоспособной и притом нельзя не принять во внимание некоторые условия, не зависящие от самой Думы, но крайне неблагоприятно на нее повлиявшие".
В частности, "правительство ничем не проявило признания, что с открытием Гос. Думы вступает в силу новый государственный порядок, не проявило желания установить нормальные отношения между административной властью и народным представительством, а продолжает держаться прежних традиций, которые получили особенно {44} определенное выражение в правительственной декларации 13-го мая и в правительственном сообщении 20-го июня по аграрному вопросу. Все эти условия не могли не создать крайне ненормальное положение, которое, однако, может быть исправлено, если правительство изменит свою тактику и сочтет своей непреложной обязанностью вступить определенно на новый путь, начертанный в манифесте 17-го октября."
На вопрос, почему Д. Н. Шипов против сформирования коалиционного кабинета, он ответил, что, "к сожалению, сейчас мысль о таком коалиционном кабинете, встречает отрицательное к себе отношение со стороны наиболее многочисленной и влиятельной партии конституционалистов-демократов. Я доложил Его Величеству о переговорах по этому вопросу с С. А. Муромцевым и П. Н. Милюковым и сообщил их отзывы, исключающие возможность предположения, чтобы кто-либо из влиятельных членов этой политической группы согласился войти в состав коалиционного кабинета, а без участия в нем представителей руководящего большинства Гос. Думы такой кабинет встретит, несомненно, отрицательное к себе отношение Думы и не сможет сколько-нибудь продолжительное время оставаться у власти.
{45} Положение, занятое по отношению к этому вопросу к. - д. партией, по-видимому, особенно укрепилось после переговоров П. А. Столыпина с П. Н. Милюковым.
В настоящее время и при сложившихся условиях возможно образование кабинета только из представителей большинства Гос. Думы. Оппозиционный дух, который в настоящее время ярко проявляется среди кадетской партии, не может внушать серьезных опасений. Такой характер ее в значительной мере обусловливается занимаемым ею положением безответственной оппозиции. Но если представители партии будут привлечены к осуществлению правительственной власти и примут на себя тяжелую ответственность, с ней сопряженную, то нынешняя окраска партии, несомненно, изменится и представители ее, вошедшие в состав кабинета, сочтут своим долгом значительно ограничить требования партийной программы при проведении их в жизнь и уплатят по своим векселям, выданным на предвыборных собраниях, не полностью, а по 20 или 10 коп. за рубль".
Государь естественно, заинтересовался этой идеей об объявлении политического банкротства. На вопрос, как Шипов представляет себе эту уплату по гривеннику за рубль, последний развил проект {46} политического компромисса, который оставлял далеко позади все, о чем я говорил с Треповым и Столыпиным.
"Вопрос об отмене смертной казни, отвечал я, уже рассмотрен Гос. Думой; соответствующий законопроект ею составлен, поступил в Гос. Сов. и, в случае согласия с ним Сов., будет представлен на благовоззрение Вашего Величества. По второму вопросу (о политической амнистии) я полагал, что к. - д. удовлетворятся предоставлением политической амнистии всем тем, которые в стремлении к скорейшему достижению свободы нарушили грани, поставленные законом, но при этом не посягали на чужие жизнь и имущество. Что касается аграрного вопроса, то я высказывал предположение, что к. - д. прежде всего исправят ошибку положения 19 февраля 1861 г. и обеспечат за счет государства дополнительными наделами всех крестьян, получивших дарственные наделы, и затем организуют возможно широкое содействие крестьянству со стороны государства в покупке частновладельческих земель, прибегая к принудительному их отчуждению лишь в исключительных, безусловно необходимых случаях. Вопрос об уравнении пред законом всех граждан независимо от их вероисповедания и национальности, {47} сказал я, уже предрешен Вашим Величеством по докладу графа Витте, сопровождавшему манифест 17-го октября. Наконец, вопрос об автономии Царства Польского, вероятно, может быть разрешен путем предоставления его населению широкого местного самоуправления и широких прав национальной польской культуре".
Несомненно, Шипов был прав в том, что к. - д. у власти оказались бы вовсе не такими разрушителями и революционерами, какими представлял их Столыпин и все, кому это было нужно.
Несомненно, что в порядке практического осуществления программы были бы введены все поправки и дополнения, диктовавшиеся государственными соображениями. Но, конечно, к. - д. не могли бы отказать в амнистии террористам (это был основной пункт расхождения, даже боле серьезный, чем аграрная реформа), не могли бы и свести аграрной реформы к рамкам, приемлемым для Н. Н. Львова и других защитников интересов поместного класса. Они бы не могли урезать и польской автономии. С другой стороны, едва ли бы царь дал санкцию отмены смертной казни; опыт последних Дум показал, что он не дал санкции и думскому закону о веротерпимости.