К сожалению, капитан этого не знал и не мог знать. Смущаясь, что нижняя рубаха у него была далеко не первой свежести, он отвернулся от нас и с неожиданным проворством натянул ее на себя. Так же быстро, превозмогая остаточную боль, надел он и китель. Однако, вместо того чтобы поблагодарить Таню и тут же уйти, он крепко пожал ей руку и… остался. Его внимание привлекли книги, валявшиеся в беспорядке на кровати. Я не заметил, чтобы он проявил особый интерес к Пушкину, Шевченко и Шеллеру-Михайлову. Прочел названия на переплетах и положил обратно. «Жития святых» он подержал в руках дольше. Посмотрел на меня, на Таню и, не увидев на наших лицах смущения, присоединил книгу к первым трем. Зато история Ивана Грозного вызвала у него сильное желание высказаться.
— Выдающаяся личность, — заметил он.
— Палач и садист, — мгновенно отреагировала Таня.
— Ну зачем так? — спокойно возразил он. — Многие ведущие историки считают, что крутые меры, к которым он прибегал, исторически оправданы. Нужно было преодолеть политическую разобщенность страны, дать ей сильную централизованную власть.
— А для этого сажать людей на кол и вспарывать животы? — в упор спросила Таня.
— Ничего не поделаешь, — развел руками капитан. — Таковы тогдашние нравы.
— А Гитлер?
— Что Гитлер?
— Он, думаете, далеко ушел, как личность, как человек, от Ивана Грозного?
— Я вам советую почитать товарища Сталина. У него на этот счет есть классическое определение. Немецкая армия, сказал он, это армия средневекового мракобесия, средневековой реакции. Чувствуете разницу?
— Естественно. Здесь средневековая реакция, там средневековый прогресс. Но и здесь, и там тысячами летят головы!
— Разговор, конечно, между нами, — многозначительно подчеркнул замполит, — но я бы вам не советовал к историческим явлениям подходить с позиций абстрактного гуманизма.
— То есть общечеловеческого, внеклассового, вы хотите сказать? — спросила Таня.
— Да, такова марксистская формулировка, — подтвердил Бахарев.
— А разве нет вечных ценностей, существующих вне идеологии? — настойчиво допытывалась Таня.
Я видел, что разговор принимал все более рискованный оборот, и украдкой делал знаки Тане, чтобы она прекратила эту полемику. Но остановить ее было уже невозможно. Я понял, что она высказывала не только свои мысли, но и мысли отца — историка, которые были ей дороги и от которых, мне кажется, она не отказалась бы даже под пытками Ивана Грозного.
— Это что-то новое, — удивленно заметил Бахарев. — Я бы с интересом послушал, что это за вечные ценности, существующие вне идеологии?
— Хорошо. Начинаю загибать пальцы. Жизнь человека как таковая — раз. Материнская любовь — два. Право человека на счастье — три. На свободу — четыре. На уважение — пять. Смотрите, пальцев не хватит. Просто любовь, наконец, — шесть…
Когда Таня произнесла о любви, я попробовал поймать ее взгляд, но она смотрела мимо меня на изготовившегося продолжать спор замполита.
— Всегда осуждались жестокость — семь, трусость — восемь, вероломство — девять, зависть — десять… У меня уже все пальцы кончились. Давайте ваши.
— Валяйте уж до кучи и христианские заповеди, — усмехнулся Бахарев.
— А что? Сколько существует человечество, всегда порицались убийство, воровство, клятвопреступление, прелюбодеяние и тому подобное, — устало добавила она.
— Ну вот, все эти ваши вечные ценности, — вдруг вскочил со стула замполит, — ни во что… слышите, ни во что не ставят гитлеровцы… наши классовые и идейные противники…
— Так же, как и Иван Грозный, — спокойно прокомментировала Таня.
— Да дался же вам этот Иван Грозный! — бросил Бахарев.
— Ведь танцевать мы начали от него? — заметила она.
— Так что вы этим хотите сказать?
— Что не вижу большой разницы между ним и Гитлером. Оба являются человеконенавистниками. Масштабы, правда, разные.
— Кстати, как вы относитесь к тому, что мы тоже убиваем? Я имею в виду — фашистов?
— Весьма положительно. Я сама убила двух фрицев. И убила бы, если бы это было мне под силу, в сто раз больше!
— Вот видите!
— Но я бы, не задумываясь, ухлопала и Ивана Грозного!
— И нанесли бы тем самым, — капитан даже поднял указательный палец, — колоссальнейший вред идее объединения и централизации России!