— С этим все…
— С чем — с этим?.. Ты что-то недоговариваешь. Я давно заметил, что с тобой что-то произошло. Что с тобой?
— Ты непременно хочешь знать?
— Да, — сдавленным голосом произнес я.
— Ты не сердись, пожалуйста, но я больше к тебе не приеду…
— У тебя кто-то есть? — как во сне спросил я.
— Да, — ответила она.
— Кто он?
— Врач. Хирург.
— И вы…
— Нет. Еще нет. Смешно, но я не могла.
— Хотелось сперва со мной покончить?
— В общем, да…
— На редкость трогательно, тебе не кажется? — с трудом мои губы сложились в ироническую улыбку.
— Потом, мне надо было разобраться в своих чувствах…
— И разобралась?
— Не очень… Но у меня нет другого выхода…
— Ты хочешь сказать, что он всегда рядом, а до меня всегда далеко?
— Нет. И он пока не рядом, и ты еще не далеко.
— Как прикажешь тебя понимать?
— Не так просто зачеркнуть год, что мы были вместе.
— А ты зачеркни! — крикнул я, наверно разбудив всех в хате. — У многих это получается ох как легко — раз, и нет!
— Неужели ты не понимаешь, что я не могу иначе?
— Как иначе?
— Сразу быть с двумя.
— А почему бы и нет?
— Ты здорово облегчаешь мое положение…
— То есть?
— Я все меньше вижу смысла в нашем теперешнем разговоре. Кончать — так кончать, — она потянулась за сапогами.
И тут во мне словно что-то сломалось. Я бросился перед Таней на колени. Мысль о том, что через несколько минут мы, возможно, расстанемся навсегда, одновременно оглушила меня и отрезвила.
Она пыталась вырваться, но я держал ее руки мертвой хваткой. Я погружался лицом в ее родное — чужое тело и хрипел, надрывая голос:
— Танька, ну что ты со мной делаешь?.. Ты хочешь, чтобы я пустил себе пулю в лоб?.. Тань, я люблю тебя… Поверь, никто тебя так никогда не будет любить… Слышишь, давай подадим завтра рапорт на имя командующего с просьбой разрешить нам пожениться?.. Он разрешит… Мы напишем, что любим друг друга и что наши отношения никак не отразятся на служебных обязанностях… Я слышал, что он иногда разрешает… особенно если служат в разных частях… Считает, что так реже будут встречаться… Вот как мы сейчас…
И вдруг я обнаружил, что сижу на полу у Таниных ног, и она почти невесомым движением руки гладит меня по голове.
— Танюшка, почему ты молчишь?
— Хорошо, я буду говорить очень банальные вещи, — все больше сжимаясь, слышал я ее дружески-рассудительный голос, — а ты наберись терпения и не перебивай… Я еще люблю тебя, но не так как раньше, — она мягко отобрала руку, которую я украдкой осыпал поцелуями. — Это уже остатки, понимаешь, остатки чувства. Я могу целыми днями не думать о тебе, не вспоминать. Ты не думай, что в этом что-то обидное для тебя. И ты мог полюбить другую (я замычал и замотал головой) — и так же взывать к моему рассудку. Я вижу, как тебе тяжело. Но очень редкие люди не проходят через это. Поверь, когда-нибудь и ты забудешь меня… Если хочешь, мы можем остаться хорошими и добрыми друзьями?
— И будем играть в пятнашки?
— Ты думаешь, мне легко?
— Нет, почему же? Чтобы сообщить мне, что больше не любишь, ты проделала такой путь… И пешком, и на машинах. Даже с риском для жизни…
— Какого ответа ты от меня ждешь? — спросила она.
— Кто он?
— Я же сказала, врач, хирург.
— В каком он звании? Полковник? Подполковник?
— Нет, капитан медицинской службы. Это тебя больше устраивает?
— Конечно, не так обидно. Все-таки свой брат — средний офицерский состав.
— Я очень довольна, что хоть этим угодила тебе.
— Так угодила, что дальше некуда!
— Все, иди спать! — раздраженно бросила Таня и принялась искать свою полевую сумку. Наконец увидела ее. Она стояла как раз за моей спиной, прислоненная к стене.
— Таня, я его знаю?
— Возможно, — ответила она, надевая через голову сумку.
— Кто он?
— Зачем тебе?
— Что я, его съем?
— Хорошо. Марат Ибрагимович Габиев.
— Татарин?
— Нет, осетин.
— Хоть в этом ты постоянна, — горько заметил я.
— В чем? — она подозрительно посмотрела на меня.
— Одного нацмена сменила на другого.
— Гм… до сих пор мне это как-то не приходило в голову, — оживилась она.
— Может, скажешь по-дружески, чем он взял верх надо мной? Раз между вами ничего не было, то, надеюсь, этот вопрос не покажется нескромным?
— Ого, мы начинаем говорить пакости!
— Прости, у меня это получилось нечаянно.
— Хорошо. Он намного старше тебя. Намного. Ему, в общем, за тридцать.