— Подождите! — услышал он позади голос инспекторши. — У меня к вам есть вопросы!
— Потом! — махнул он рукой и прибавил шагу.
Его встретил полумрак прихожей.
Собравшись с духом, он распахнул вторую дверь: за ней уже накопилась тишина — полная и глубокая, не нарушаемая даже внешними звуками.
Аркадий пробежал взглядом по опустевшим нарам, осмотрелся: Маришки нигде не было.
Где же она?
А что, если здесь не ночевала? Тогда где же? Ерунда какая! Конечно, здесь. Вместе с Юзей вон на той кровати!
Вот и рюкзак!
Куда же она ушла?
Аркадий выскочил из стана, поискал взглядом. На всем пространстве от уходящего вдаль берега до обрыва, на котором они вчера посиживали втроем, Маришки не было видно.
Тогда он решил осмотреть все по ту сторону стана. Он обошел его сзади и свернул на незнакомую тропинку.
Вскоре перед ним открылся вид на бухту и вторую половину береговой подковы.
Медленно из-за хребта выбиралось хорошо отдохнувшее за ночь солнце, и от него через все озеро уже протянулась золотая дорожка. Прямо на виду у всех в легкие утренние одежды наряжались далекие облака, и сбрасывали с себя темные ночные покрывала просыпавшиеся одна за другой горы. А над всем этим весело и беззаботно наливалось голубизной такое же, как вчера, бездонное небо.
Утро начиналось такой яркой многообещающей красотой, что у Аркадия на мгновение замер дух. Но только на одно мгновение. Больше он уже не созерцал, не любовался. Его взгляд был избирателен, как эта рыбацкая сеть. Пропускал, не задерживая, и воду, и небо, и солнце. Все, кроме знакомой тоненькой и стройной фигурки, если бы она вдруг где-нибудь показалась.
Как сквозь землю провалилась!
Аркадий обернулся и увидел Юзю. Та стояла у деревянного навеса и жалостливо смотрела на него.
«Почему так смотрит? — подумал он. — Видит, как переживаю?»
И от этой неприкрытой и как будто объяснимой жалости ему стало не по себе.
Юзя же смутилась, застигнутая врасплох его вопросительно-удивленным взглядом. Испугавшись, что она вдруг повернется и уйдет, он крикнул:
— Юзя! Подождите!
Подойдя, спросил как можно бесстрастнее:
— Вы не знаете, где Марина?
Теперь взгляд Юзи выражал одно искреннее недоумение:
— А разве она не в хате?
— Нет. Там никого нет.
— Так она куда-то вышла!
— Куда же? Я посмотрел: ее нигде не видно.
— Да, чай, вы плохо смотрели. Куда она денется?
— Это я понимаю…
— Батюшки светы! — взмахнула она руками. — Так я ее недавно видела!
— Где?
— Вон у тех сосенок.
Аркадий обернулся. Эти сосенки уже не раз попадались ему на глаза. Сосенки как сосенки. Здесь, на берегу, их сотни. Но ни под одной из них сейчас Маришки не было.
И вообще ни души.
Взгляд уперся в голый причал. А за ним по-прежнему простиралась ровная и спокойная гладь великого озера. Ничего не изменилось за те несколько минут, что он не смотрел туда. Вот только солнце оторвалось от гор и теперь по-детски радовалось свободе…
— Опять утартала! — проговорила Юзя.
— Что? — вздрогнул Аркадий.
— Утартала, говорю.
Впервые в голосе Юзи Аркадию послышалась неприязнь к Маришке.
— Ну я пойду, поищу, — сказал он.
Из-за перегородки в проем навеса медленно выплыла инспекторша. В ее глазах откровенное любопытство. Значит, слышала весь разговор.
— Я пошел, — повторил Аркадий и повернул назад.
— Да она где-нибудь здесь! — крикнула вслед Юзя.
Чуть выше рыбацкого стана он очутился на крохотной поляне, сплошь покрытой саранками. И ему неожиданно пришла в голову мысль: явиться к Маришке с цветами. Это будет молчаливым признанием своей вины, бессловесной мольбой о прощении. Просто протянет букет.
Он начал рвать цветы и уже не мог остановиться. В его руках, именно в руках, появилась нетерпеливая уверенность, что, чем больше букет, тем лучше.
Он и не заметил, что обобрал почти все саранки. Букет получился пышный. Такой в любом случае произведет впечатление.
Аркадий вышел к знакомой тропинке.
Неподалеку от нее на солнышке грелось несколько собак. Ближе всех, положив морду на лапы, дремал вожак. Широким воротником дыбился черно-белый загривок. Услышав близкие шаги, огромный пес слегка приоткрыл глаза и посмотрел на Аркадия.
Вот кто наверняка знал, где Маришка.
И вдруг до Аркадия донеслось слабое поскуливание. Он мог подумать на кого угодно, только не на вожака. Но тем не менее поскуливал он.
— Что, и тебе плохо? — спросил Аркадий.