Для четверки полярников настали тревожные дни. Первого февраля их льдина внезапно раскололась на несколько частей. Папанин и Кренкель кончали очередную шахматную партию, когда за палаткой раздался сильный треск. Хотя так бывало не раз, все же спать они легли, не раздеваясь. Вдруг Папанин услышал зловещий скрип, теперь уже в самой палатке, как будто под полом. Он разбудил товарищей: «Под нами трещит лед». Ширшов выскочил с фонарем и быстро вернулся: «Трещина проходит рядом». Все вышли наружу. В нескольких метрах от палатки чернела узенькая трещина; края льда медленно расходились. Завывала пурга, снег бил людям в лицо. Опасность быстро нарастала: за полчаса трещинка превратилась в канал пятиметровой ширины. Полярники бросились спасать имущество, вывезли самое ценное на середину льдины. Но трещина была не единственной, — за радиомачтой проходила другая. Ледяное поле — единственное пристанище четверки — расползалось…
Они собрались в своем жилище, завели патефон: «Музыка отвлекает от печальных размышлений…» Вскипятили чай. Но через несколько минут им пришлось быстро покинуть свой уютный домик: льдина треснула и под ним. Разбили запасные шелковые палатки. Ширшов приготовил байдарку. В обычный срок передали на остров Рудольфа метеорологическую сводку.
Дежурили попарно. Непрестанно возникали и ширились новые трещины. Льдина, на которую в прошлом году опустились четыре тяжелых воздушных корабля, теперь не смогла бы принять даже небольшого учебного самолета. Под ногами полярников оставался обломок размером тридцать на пятьдесят метров. Но научные наблюдения не прекращались, и сигналы УПОЛ в те же сроки появлялись в эфире…
Третьего февраля сквозь туман проглянул красный диск.
Долгожданное солнце! Четыре человека стояли на льду, щурясь на горизонт, откуда появилось дневное светило. С бледными улыбками разглядывали друг друга, дивясь: какими они стали непривлекательными, обросшими, грязными… Февральской ночью разразился шторм. Опять беспокойно задвигались льды; разрозненные части лагеря то отдалялись, то снова сближались. «Веселый», резвясь, перескочил на обломок льдины, и его унесло; полярникам едва удалось спасти четвероногого друга.
Когда ураган утих, посветлело. В тишине пронесся возбужденный голос Ширшова: «Земля!». Вдали виднелись острые шпили гренландских гор. Впервые за девять месяцев взорам полярников предстал берег. Их охватило непередаваемое ощущение его близости и, как никогда за все время дрейфа, потянуло на землю.
К ним на помощь уже спешили. Маленький «Мурманец», борясь с грозными льдами, смело пробивался навстречу станции где-то у норвежского острова Ян-Майен. Преодолевая жестокий шторм, приближались ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман», вышедшие из Мурманска. По призыву Андрея Александровича Жданова, ленинградские судостроители сказочно-быстрыми темпами отремонтировали «Ермака», и ледокол стал под бункеровку…
Прожекторы последний раз скользнули по корпусу «Ермака», на миг четко обрисовав контуры корабля. Взвились сигнальные флаги. Капитан Воронин вышел на мостик: «Вперед!». Ледокол вздрогнул, черный дым вырвался из высоких труб. Поход в Гренландское море начался. Около двух тысяч миль отделяли корабль от дрейфующей станции.
Как четыре года назад на «Сталинграде», дни и ночи корреспондента проходили в радиорубке ледокола. В первые же часы плавания вахтенный радист «Ермака» перехватил телеграмму полярников: «Сегодняшний день полон необычайными событиями: шторм стих, мы увидели землю, построили снежный дом, убили трех медведей». За двое суток станция «Северный полюс» переместилась к югу еще на целый градус. И чем южнее спускался ледяной обломок, на котором жили полярники, тем опаснее становилось их положение. Надо было спешить и спешить. На ледоколе это понимали все — от капитана до кочегара, и старый «Ермак» делал чудеса.
Лед сплошным панцырем покрыл Финский залив. Могучий корабль с хода взбирался на ледяные поля, давил и крушил их; льдины переворачивались, вставали ребром, наползали одна на другую, царапая обшивку ледокола. Гул, скрежет, грохот сопровождали путь «Ермака».
Над заливом нависли низкие облака. К исходу суток горизонт впереди потемнел. Воронин повеселел: «водяное небо»; в облаках, как в зеркале, отражалась темная поверхность чистой воды. Льды кончились. «Полный вперед!». Ледокол со скоростью, невиданной даже в дни его юности, несся по волнам Балтийского моря на запад. Встречные суда салютовали «дедушке» — ледоколу, построенному в конце прошлого столетия по проекту адмирала Макарова.