«Сижу в уютной каюте, перелистываю страницы дневника, и кажется мне, что льдину я еще не покинул, что мне снится сон — сладкий, радостный… Но это не сон: я на борту советского корабля, среди друзей, среди дорогих советских людей…»
День за днем радиостанция «Ермака» передавала в Москву тысячи слов телеграмм с выдержками из дневника и статьями четверки полярников о научных исследованиях.
V
— Исландия… Гейзеры… Фиорды… — слышно во всех уголках «Ермака». Стало известно, что ледокол зайдет по пути в одну из бухт Исландии для свидания с «Мурманцем».
Теплый южный ветер гонит крупную зыбь, и «Ермак» тяжело раскачивается с борта на борт. Неприятное ощущение! Ледоколы, формой корпуса отличающиеся от обычных кораблей, неустойчивы на волне. Воронин посмеивается: «Это цветочки, ягодки — впереди… В Балтике ожидается шторм». Атлет-боцман с палубной командой закрепляет грузные бочки в трюме.
Иллюминатор захлестывает зеленой волной, и каюта на какие-то секунды погружается в полумрак. Раз… два… три… четыре. Корабль кренится на другой борт; иллюминатор высоко поднимается над водой, и в толстом стекле, как призрачное видение, мелькает нос «Мурманца». Трудно ему достается! Порою кажется, что суденышко целиком скрывается под водой. Вот оно исчезло совсем. Секунда — другая, и «Мурманец» снова взлетает на гребне, чтобы через мгновение опять погрузиться в бурлящий океан.
Непостижимо, как удалось капитану Ульянову среди зимы, в январе, провести свой маленький зверобойный бот так далеко на север, к семьдесят седьмой параллели! Но пробиться сквозь полярные льды к дрейфующей станции «Мурманцу», конечно, было не под силу: его затерло, и три недели судно дрейфовало на юг.
«Ермак» изменил курс и теперь раскачивается еще сильнее. «Мурманец» вовсе скрылся; его радист передает нам об испытаниях, выпавших на долю команды. Третьи сутки шторм треплет судно, в машинном отделении что-то не ладится, люди выбились из сил, треть экипажа вышла из строя, но капитан Ульянов держится всем на удивление. И когда только спит этот северный мореход? Наглухо задраены все люки и иллюминаторы судна. Волны перехлестывают через борт, палубные надстройки трещат, а капитан не покидает мостика и борется с разъярившейся стихией…
Ледокол подошел к гористому берегу Исландии, изрезанному живописными фиордами. Невысокие холмы еще в снежном убранстве зимы. Низко над серебристыми конусами наперегонки мчатся ажурные облака.
Разом, как по сигналу, прекратилась качка. «Ермак» вошел в бухту. Здесь тихо, как на пруду в безветренную летнюю ночь, а в четверти мили позади свирепо рычит океан. У самого берега над крышами хижин стелется сизоватый дымок; повеяло чем-то обжитым…
Своеобразен этот уголок северо-западной Европы. Исландия в три с половиной раза больше Бельгии. На юге острова, далеко от бухты, куда Воронин привел ледокол, расположен главный город Рейкьявик; там живет почти треть стадвадцатитысячного населения острова. Северо-восточное побережье пустынно и угрюмо. Но и здесь, как на затерянном в Гренландском море норвежском островке Ян-Майен, мимо которого мы проскочили прошлой ночью, есть люди: зверобои, рыбаки.
— «Мурманец» входит в бухту, — раздается голос с мостика.
Наш спутник подошел почти вплотную. Борьба со штормом не прошла для бота бесследно: льды и волны стерли с бортов краску, вид у «Мурманца» довольно жалкий. Команда выбралась на палубу и переговаривается с ермаковцами; нашлись старые приятели, участники совместных походов. Наши моряки пригласили друзей к себе. «Мы вас, товарищи, на бот не зовем, — сказали те. — У нас — всемирный потоп…»
После тяжелой вахты капитан Ульянов промок и продрог; его седые усы обвисли, щеки и подбородок обросли серыми колючками.
— Идем ко мне греться, выпить коньяку, — позвал его Воронин.
— Не худо! — крякнул Ульянов.
Полярники обступили его: «Спасибо вашей команде за старания…» Ульянов смущенно теребил усы; «Слишком вы нас того… Как будто, ничего выдающегося и не было. Верно, Владимир Иванович? — обратился он к Воронину и продолжал в деловом тоне: — Вот бы ваши механики посмотрели у нас машину, — не ладится она, как вышли из льдов…»
В капитанской каюте подняли тосты: «За славный экипаж «Мурманца»! За «Ермак», «Мурман» и «Таймыр»! За советских полярников, выполнивших сталинское задание! За великие победы героического русского народа! За процветание социалистической Отчизны!..»
Часа через два капитан Ульянов вернулся в рубку «Мурманца» свежим и порозовевшим; бритва судового парикмахера и сердечные дружеские тосты омолодили славного арктического мореплавателя на добрый десяток лет, лицо старого капитана сияло.