Первые ледовые испытания ожидали нас в проливе Вилькицкого.
Ледокол пересекал полосы тумана, сгустившегося в районе архипелага Норденшельда. Изредка завеса приподнималась, открывая безжизненные заснеженные острова. На расстоянии двух корпусов от нас шел пароход «Сакко», пристроившийся к ледоколу за островом Диксон. «Сакко» предстоял далекий путь: его трюмы были полны грузами для строительства на Колыме. Корабли вступили в зону разреженных льдов. Мимо проносились обломки самых причудливых форм и очертаний, крупные поля, размером в футбольную площадку, словно посыпанные ослепительно-белым искрящимся порошком. Льдины ударялись в массивную обшивку корабля и с гулом отскакивали. Для «Сакко» такие удары были небезопасны; пароход часто останавливался и подавал призывные гудки, будто тяжело вздыхая. Мы возвращались к нему, снова раздвигали льды, покрывавшие девять десятых поверхности моря, и «Сакко» продолжал путь в расчищенном канале.
Жизнь на ледоколе текла размеренно. Москвичи освоились с полярным солнцем, светившим все двадцать четыре часа в сутки, и в полночь, опустив занавески над иллюминаторами, отправлялись спать. Украинец Макаренко, пятнадцать лет проплававший в южных морях, простодушно восхищался. Закончив ночную вахту в кочегарке, он по дороге в душ останавливался на палубе и, прищурясь на оранжевый шар, качал головой: «О це работает знатно! День и ночь, день и ночь… Уди-ви-тель-но!»
Три-четыре раза в день все сходились за трапезой в кают- компании; обсуждали новости, которые приносило московское радио, вспоминали экспедиции «Сибирякова» и «Челюскина» — пионеров плавания по морской магистрали Севера.
— Михаил Прокофьевич, куда пойдет «Сталин»? — спросил я Белоусова. — Прошла неделя, как мы оставили Мурманск, а еще так мало видели… Придется нам побывать в арктических портах?
— И почему нет белых медведей? — в тоне шутливой претензии спросил кто-то.
— Погодите, все будет: и порты, и интересные встречи, и медведи! — пообещал капитан.
Провожая меня в Арктику, журналист Миша Розенфельд участник многих северных походов, предостерегал:
— Тебе еще не приходилось встречаться с белыми медведями? Смотри же, не увлекайся! Соблазн будет, конечно, велик. Я уверен, что скоро прочту или услышу по радио восторженную корреспонденцию о первой встрече с медведем. Это — участь всех корреспондентов в Арктике, и тебе ее не избежать….
«Сталин» и «Сакко» подходили к проливу Вилькицкого. В кают-компании собирались обедать. В углу четверо путешественников гремели костяшками домино.
— Медведь! — раздался крик с палубы.
Все бросились к иллюминаторам. На краю большой льдины в двадцати-тридцати метрах от ледокола стоял матерой медведь с желтоватой шерстью. Хозяин полярных льдов задрал длинную морду и удивленно глядел на черное дымящееся чудовище.
Мазурук с винчестером выскочил на палубу. Бах-бах!.. Бах- бах-бах!.. Поздно! Медведь, почуяв опасность, в мгновение ока скользнул в воду.
Я ушел к себе писать очередную корреспонденцию для «Последних известий». Вечером мы оказались у мыса Челюскин и в суете прозевали московскую передачу. Но на другой день мне принесли радиограмму из Москвы; мой друг Миша торжествовал: «Тронут встречей с медведем, передай ему привет. Мое предсказание оправдалось…»
Флагманский ледокол остановился в проливе Бориса Вилькицкого у выхода в море Лаптевых. Оно было свободно от льдов, и «Сакко» мог самостоятельно продолжать плавание.
«Иосиф Сталин» стоял у мыса Челюскин на семьдесят восьмой параллели. Подштурман Семен Челюскин, участник Великой Северной экспедиции, был первым человеком, достигшим этой северной оконечности европейско-азиатского материка. Двадцатого мая 1742 года, совершая съемку побережья Таймырского полуострова, русский мореплаватель оказался в крайней северной точке Азии; дальше лежало море, а за ним — неизвестная Челюскину Северная Земля, открытая экспедицией Бориса Вилькицкого на «Таймыре» и «Вайгаче» лишь через сто семьдесят лет. На каменном мысе Семен Челюскин поставил знак — деревянное бревно, которое вез с собой.
Туман приподнялся, и мы увидели мыс Челюскин. На невысоком каменистом берегу выстроились домики полярной станции. Как страж, поднимался сорокапятиметровый маяк. Полоса льда тянулась вдоль побережья.
Над мысом взвилось белое облачко, грянул пушечный выстрел: полярная станция салютовала флагманскому кораблю. Откуда на Челюскине артиллерия?