Этот час наконец настал. Первым из Анадыря стартовал Водопьянов. «Хоть одного, да вывезу!» — сказал пилот. Он полетел напрямик через Анадырский хребет, вдвое сокращая путь. Его предупредили: две попытки Каманина одолеть горы не удались. Водопьянов был непреклонен. День выдался ясный. На высоте тысяча восемьсот метров «Р-5» прошел над хребтом. Ветер сильно сносил машину, и Водопьянов очутился западнее цели — на мысе Северном. Здесь он провел ночь, а утром двенадцатого апреля перелетел в Ванкарем, где встретился с товарищами.
К ним присоединился и Доронин. Он оставался с Галышевым в Анадыре, не желая покидать друга и надеясь, что капризную помпу удастся исправить. «Придется поднять мотор», — объявили механики. Вылет задерживался минимум на сутки. «Буду ждать», — сказал Доронин. Галышев запротестовал: «Улетай, ты нужен там!..» Доронин направил свой серебристый моноплан через залив Креста, мимо острова Колючина, к Ванкарему. Его встретили торжественно: пять самолетов в сборе!
Двенадцатого апреля Слепнев повел «Флейстер» с больным Шмидтом на Аляску. Его сопровождал Ушаков.
Едва скрылся «Флейстер», на старте ванкаремского аэродрома, вздымая снежные вихри, закрутились винты трех самолетов. Каманин, Водопьянов и Доронин поднялись в воздух. Последние жители лагеря двинулись к ледовому аэродрому.
В этот день три самолета сделали шесть рейсов. Каманин, трижды посетив лагерь, вывез тринадцать полярников. Водопьянов в два приема взял семерых; на долю Доронина пришлись двое. На льду Чукотского моря остались последние шесть челюскинцев.
В моем блокноте сохранилась запись:
«Последние шесть: заместитель начальника экспедиции Копусов, боцман Загорский, механик Погосов, радисты Кренкель и Иванов, капитан Воронин. Все их товарищи — в полной безопасности. Шестеро встали на последнюю вахту. Сколько она продлится? Пятнадцать — восемнадцать часов… Три «Р-5» и моноплан Доронина на старте в Ванкареме. Одна ночь, только одна ночь! Хочется верить, что она пройдет спокойно, что не повторится ни тринадцатое февраля, ни девятое апреля…
Солнце выглянуло над Тихим океаном и освещает «Сталинград», идущий Беринговым морем. Не покидаю радиорубки. Василий Литвинов замер, слушая эфир. Вдруг он делает резкий жест: внимание! Из-под руки радиста быстро появляются буквы, рождающиеся из точек и тире… Людмила Шрадер повторяет сообщение из лагеря: «Сейчас получено радио с мыса Ванкарем о вылете к нам трех самолетов. Зажигаем последний дымовой сигнал. Прекращаем радиосвязь. Через полчаса Воронин, Копусов и Кренкель покинут лагерь, оставляя поднятым, на вышке советский флаг. Направляемся на аэродром, где уже находятся наши товарищи Иванов, Загорский и Погосов».
Настали последние часы лагеря в Чукотском море…»
Три пилота вылетели одновременно. Через пятьдесят минут они заметили дымок. Первым снизился Каманин, за ним — Молоков и Водопьянов. Их ждали шестеро пассажиров.
В кабину каманинского «Р-5» забрался боцман Загорский. Позади него разместили восемь ездовых собак, доставленных Слепневым.
Водопьянов пригласил к себе Копусова, Иванова и Кренкеля. Погрузили приборы и аппараты. Направляясь на старт, летчик заметил пакет с теплым бельем. «Не пропадать же добру!» — и для пакета тоже нашлось место в кабине. Спустя час самолет был на Чукотке… Кренкель медленно шел по утоптанной тропке ванкаремского аэродрома, пробуя ногою снег. «Чего ищешь?» — спросил Водопьянов. «Как думаешь — твердая почва здесь или лед? — ответил Кренкель. — Почти ведь год я по земле не ходил!..»
Двое людей стояли у последнего самолета. Молоков из пилотской кабины жестами торопил Воронина и Погосова. Капитан «Челюскина», покручивая усы и оглядываясь в сторону лагеря, медленно поднялся в кабину.
— Готово? — взглядом спросил Молоков.
— Есть! — взмахнул рукой Погосов и, ловко вскочив на плоскость, перевалился через борт к Воронину.