За годы пребывания на Чукотке он изъездил десятки тысяч километров, побывал во всех стойбищах и селениях, разбросанных вдоль побережья, и не раз проникал в глубь страны к оленеводам-кочевникам. Известие о гибели «Челюскина» застало его в бухте Лаврентия. Спустя полтора часа он был уже на пути к Уэллену. В дороге к Небольсину присоединился чукча Ильмоч, председатель первой на Чукотке оленеводческой артели, направлявшийся в Уэллен на пленум районного исполкома. Пурга задержала путников на двое суток.
— Уэлленская тройка помощи челюскинцам подготовила свой проект спасения, — рассказывал Небольсин. — План у них был такой: мобилизовать шестьдесят нарт и отправить их к мысу Онман, а оттуда по льду в лагерь челюскинцев; самолет будет указывать путь, сбрасывать продовольствие людям и корм для собак… Эту затею я не поддержал. Набрать шестьдесят пряжек, значит — оставить все население района без транспорта, а успех такой спасательной экспедиции весьма сомнителен. И хорошо ли забирать собак у чукчей, лишая их возможности охотиться и обрекая на нужду? На другой день пришла радиограмма от Куйбышева: ввести Небольсина в состав тройки. Я выехал в Ванкарем.
В пути, на мысе Онман, Небольсину повстречался зимовщик с мыса Северного. Ему, как и некоторым другим, не терпелось; по его мнению, надо было тотчас же двинуться к лагерю. Зимовщик обратился к чукчам, но те разумно возразили: «Мы тебя не знаем, но знаем, что ты замерзнешь».
— Тогда базой спасательных экспедиций, — рассказывал Небольсин, — стал Ванкарем. Тамошняя фактория получила радиограмму: приобрести сто голов оленей и перегнать их в Уэллен для питания челюскинцев. А купить на Чукотке живых оленей — немыслимое дело! Почему, вы спросите?.. Много лет назад американцы, пытаясь разводить оленей у себя на Аляске, закупили у наших чукчей несколько тысяч маток. Вскоре на Чукотке вспыхнула жестокая эпизоотия, погубившая огромные стада. Это бедствие получило такое истолкование: духи разгневались на чукчей за то, что они осмелились продавать живых оленей и к тому же — на чужую землю… С тех пор на Чукотке можно приобрести только обезглавленную оленью тушу, но никак не живого оленя. Вот и выполняй приказ!
Заведующий ванкаремской факторией, получив радиограмму, написал учителю, живущему за двести пятьдесят километров от побережья, и просил его потолковать с кочевниками насчет продажи оленей. Довольно скоро учитель сам заявился в Ванкарем, сердитый, пресердитый: «В славную, — говорит, — вы меня историю втравили! Жил я с чукчами-соседями, что называется, душа в душу, слушали они меня, уважали. Но только заикнулся им о продаже живых оленей, так дружба наша пошла врозь, даже лучшие приятели отвернулись. Возвратился я из поездки к соседям, а меня в своем стойбище даже с дороги не угощают!..» Учитель рассказал еще, что шаманы ходят по ярангам и бубнят: «Какое нам дело до чужих, пусть спасаются сами или гибнут, ничего для них не надо давать!»
Дело, вижу, серьезное. Не раздумывая долго, вшестером собрались мы в путь. Выехали со мной в тундру учитель, заведующий факторией и трое чукчей-комсомольцев — Емалькайт, Тукай и Рольтен. Емалькайт — студент, учится в Николаевске- на-Амуре, Тукай — уэлленский общественник, председатель районного союза кооперации, а Рольтен — активист с мыса Северного. Забрались мы километров за двести от побережья. Стойбища там редкие, небольшие — по нескольку яранг; вокруг пасутся оленьи стада.
— Все же вы решили закупать живьем? — перебил я.
— Зачем? Ведь нам были нужны не олени, а оленина для питания спасенных челюскинцев. Так мы и объяснили чукчам, собирая их группами, сразу из двух-трех стойбищ. Приходили человек тридцать-сорок, одни мужчины: по обычаю тундры такие дела — не для женщин. Наши комсомольцы рассказывали о гибели парохода, о том, что самолеты идут на помощь людям, попавшим в беду. Энергичные и смышленные парни толково разъясняли значение работы полярников для чукотского народа. После первого же собрания кочевники продали нам двадцать девять оленей. Чукчи забивали животных, разделывали туши и сами везли к фактории; на полученные за мясо деньги они там же покупали товары. Отправляясь в факторию, кочевники обычно прихватывали и пушнину.
Продолжалось наше путешествие по стойбищам пять суток. Оленины закупили вдосталь. Комсомольцы показали себя молодцами, особенно Рольтен. Между прочим, еще перед выездом в тундру я заметил, что парень вроде чем-то смущен. Спрашиваю: «Ты нездоров?» Он молчит. В пути узнаю от Емалькайта, что некий Пинетейгин, сын бывшего ванкаремского богача, отговаривал Рольтена от поездки; «Зачем едешь? Я скажу тебе: на тебе кухлянка чистая, белая, а завтра она будет в крови, тебя убьют!» Парень не струсил, но угроза, видимо, встревожила его. И вот на первом собрании в тундре юноша рассказал все это народу. Оленеводы возмутились: «Как смеет Пинетейгин говорить, что мы хотим убивать?! Пусть только покажется к нам»!..»