Концерт уже начался. Не только кают-компания, но даже коридоры были забиты зрителями. «Прощальный, но не навсегда», как туманно возвещали афиши, вечер самодеятельности собрал команды трех судов, летчиков, челюскинцев, участников спасательных экспедиций. Судовые коллективы постарались блеснуть своими дарованиями. Программа состояла из трех больших отделений: сводный струнный оркестр, хор, «квартет сибирских бродяг», имитаторы, жонглеры, певцы-солисты, танцоры, чтецы-декламаторы, фокусники; трое конферансье поочередно вели программу, состязаясь в остроумных шутках.
Прощальный вечер на пороге Берингова пролива затянулся за полночь, но люди не расходились. Они добросовестно выполнили порученное им Родиной дело и теперь веселились от души, как умеет веселиться советский человек, человек с чистой совестью.
XVII
Двадцать первого мая в бухте Провидения начался «разъезд». С первыми утренними лучами ушел «Красин». Густо дымя, могучий ледокол, напоминающий боевой корабль, взял курс на Берингов пролив, к мысу Дежнева. Оттуда «Красин» должен был пойти к берегам Аляски, в Ном, и принять Маврикия Слепнева с его самолетом. Следом за «Красиным» к Уэллену отправился «Сталинград».
Моряки «Смоленска» тоже готовятся к отплытию. На борт парохода поднимают самолеты. Пилоты наблюдают, как мощные краны подхватывают со льда их машины.
Солнце вышло из-за гор, окрасив береговые склоны в мягкие оранжево-розовые тона. Капитан «Смоленска» вызвал на мостик боцмана и отдал короткое приказание. Боцман мигом слетел на палубу, и сразу же быстро, без суеты, моряки стали выбирать ледовый якорь и поднимать трапы.
Звякнул машинный телеграф. Круша подтаявший береговой припай, «Смоленск» развернулся в широком коридоре, оставленном «Красиным». Впереди открылся Тихий океан.
Прощай, Берингов пролив!
Проходя по палубе, я услышал постукивание ключа: начала работать пароходная радиостанция. Но — увы! — еще утром журналистов предупредили: ввиду большого скопления телеграмм для корреспондентов установлен строгий «паек» — не белее полутораста слов в сутки. Что расскажешь на половине странички! Придется крупные материалы отложить до Петропавловска. Полярники шутят: «Заготовляйте корреспонденции в засол».
«Правда» представлена на «Смоленске» двумя спецкорами: кроме меня, энергично сотрудничает в газете Иван Александрович Копусов, заместитель начальника челюскинской экспедиции. С первых дней пребывания на Чукотке он знакомит читателей с событиями в Арктике. Иван Александрович — один из самых уважаемых людей в коллективе полярников, товарищи трогательно относятся к нему. «У Вани больные легкие, и его не следует перегружать», — тактично намекнул мне Бабушкин. Примерно то же я выслушал от Петра Петровича Ширшова.
Когда я впервые заглянул в маленькую каюту Копусова, он сидел, закутанный в пушистый плед, и внимательно просматривал мартовские номера «Правды», привезенные нами из Петропавловска. Отложив газеты, Копусов приветливо пригласил меня сесть.
— Вам не трудно будет воздержаться от курения? Врачи, видите ли, протестуют, — извиняющимся тоном сказал он и тяжело закашлялся; на бледножелтом лице выступили красные пятна. Из соседней каюты выглянул врач. Он строго посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Копусова:
— Ничего тебе не требуется, Ваня?.. Микстуру пьешь?
— Да, да, спасибо, все у меня есть… Вот уж не вовремя болезнь обострилась!..
— Болезнь никогда не бывает ко времени, — заметил врач.
Воспользовавшись случаем, я спросил доктора о заболеваниях в лагере.
— Серьезных заболеваний было только два, — ответил он. — У Шмидта грипп сразу принял тяжелую форму и вызвал осложнения. Потом гриппом захворал Николай Николаевич Комов, метеоролог, — он часто навещал Отто Юльевича… Одиy из наших товарищей стал жертвой своего легкомыслия: объелся медвежатиной. Польстился на сырую почку, да еще запил молоком от убитой медведицы! Ну и проболел больше двух месяцев.
— В лагере, мне кажется, организм людей лучше сопротивлялся болезням, — заметил Копусов. — А вот на берегу многие расклеились, поддались. Человек десять грипповали уже на Чукотке.
— Живя на льдине, мы меньше всего занимались собой, — задумчиво продолжал Копусов. — Только теперь сказывается все пережитое. Там я не ощущал всей серьезности положения. Почему-то мало думалось об этом.
Иван Александрович отдернул занавеску иллюминатора, и солнечные зайчики весело заплясали по стенам каюты. «Смоленск» шел двенадцатимильным ходом, вспенивая воды Берингова моря. Позади таяли берега острова Лаврентия.