— А я-то думал, что не придете, — растроганно улыбался Левченко, обнимая друзей.
— Плохие были бы мы товарищи, Витя! — характерным волжским говором, нажимая. на «о», говорил широкогрудый и плотный, среднего роста человек, с запоминающимся орлиным профилем, высоким чистым лбом и волнистыми каштановыми волосами. Его внушительная фигура, как бы источавшая здоровье и силу, привлекала своей обаятельной выразительностью. Глубокая морщинка между густыми бровями придавала лицу суровое выражение, смягчавшееся улыбкой серых лучистых глаз.
Это был летчик-испытатель Валерий Павлович Чкалов. Об его безудержной храбрости рассказывали легенды. В кругу пилотов часто вспоминали отчаянно-смелые полеты Чкалова. Однажды в Ленинграде он провел самолет под мостом через Неву. В другой раз, поставив машину под углом к земле, он пролетел между двумя деревьями, разделенными меньшим расстоянием, чем размах крыльев его самолета. Казалось, он рожден для небывалых подвигов.
Став испытателем, Чкалов уже освоил самолеты почти пятидесяти систем. Не было машины отечественной конструкции, штурвал которой он не держал бы в своих руках.
Чкалов слыл верным товарищем с честным сердцем, всегда открытым для истинной дружбы. Его любили за прямодушие и доброту, уважали за смелое упорство, с которым он отстаивал свое мнение. Ему шел тридцать третий год, и уже миновало пятнадцать лет, как юноша-волжанин, сын рабочего судоремонтного завода, связал жизнь с авиацией.
На проводы друга в чужедальние края вместе с Чкаловым пришли летчик Георгий Байдуков и штурман Александр Беляков. У вагона завязалась шутливая перепалка, и только тогда, когда прозвучал последний звонок, Чкалов притянул к себе Левченко и горячо зашептал ему что-то на ухо. Потом он отстранился и с таинственным видом приложил палец к губам.
— Ну, друзья, от души желаю вам! — вырвалось у Левченко. — Вот та-а-кой букет цветов приготовлю… — широко раскинул он руки.
Мне подумалось, что между неясным намеком штурмана и трубчатыми свертками, похожими на географические карты, есть какая-то связь. Не собирается ли эта тройка лететь? Но куда? Когда? На какой машине?.. Сочетание представлялось на редкость удачным: аккуратный, строгий, выдержанный Беляков, профессор воздушной навигации; всесторонне развитый умница Байдуков, которого сам Валерий Павлович называет «богом слепого полета»; а во главе экипажа — Чкалов.
С Чкаловым меня познакомил еще прошлым летом литератор Борис Галин, описавший в «Правде» встречу летчика с Иосифом Виссарионовичем Сталиным.
«Почему вы не пользуетесь парашютом, а обычно стараетесь спасти машину?» — спросил товарищ Сталин летчика-испытателя на Центральном аэродроме Москвы.
«Я летаю на опытных, ценных машинах, губить их очень жаль, — ответил Чкалов. — Во время испытания самолета мысль направлена к тому, чтобы лучше узнать его… Обычно стараешься спасти машину, а тем самым и себя…»
Немного помолчав, летчик добавил: «Я признаю парашюты, но предпочитаю обходиться без них».
«Ваша жизнь дороже нам любой машины», — сказал Сталин.
У Чкалова перехватило дыхание, внутри поднялась теплая волна. Он прижал руку к груди, хотел сказать вождю о самом дорогом, задушевном, но не смог. Безмолвно смотрел он на Сталина любящим взором. Как величайшая драгоценность, вошли в его сердце сталинские слова: «Ваша жизнь дороже нам любой машины…» Эти слова, возвеличивающие советского человека, созидателя и воина, Чкалов пронес через всю свою жизнь…
Не было ничего фантастического в предположении, что Чкалов задумал большой перелет.
Курьерский поезд ушел. Летчики направились к выходу. Я присоединился к ним, надеясь узнать у Чкалова, что он говорил Левченко.
— Валерий Павлович, вы готовитесь к важному полету? Или это тайна?
— «А если тайны нет, и это все один лишь бред моей больной души?» — пропел Чкалов слова Германа из «Пиковой дамы» и расхохотался. — Вот еще — тайна! Просто не хотим болтовни. Быть может, полет и не состоится. Поэтому, давай слово: молчать. Не только в газете, но и вообще. Понятно? Ни-ко-му!
— Ни-ко-му! — торжественно подтвердил я.
Было около полуночи, когда мы подошли к высокому новому дому на Ленинградском шоссе. Квартира Чкалова выходила окнами на Центральный аэродром. «Специально поселился, чтобы контролировать летную жизнь Москвы», — пошутил Валерий Павлович. Всю дорогу он рассказывал мне о своем плане большого перелета через Центральную Арктику. Машина есть, своя, советская: туполевский «АНТ-25». С таким самолетом — хоть на край света, был бы лишь тот край! Михаил Михайлович Громов еще три года назад прошел на этой «летающей цистерне» по замкнутому кругу двенадцать с половиной тысяч километров, не пополняясь горючим. Семьдесят пять часов продержался в воздухе без посадки!..