— Почему вы выбрали такой северный вариант? — спросил Сталин.
— Он наиболее интересный, — ответил Чкалов. — Можно бы лететь и напрямую, пересекая всю страну, либо вдоль Сибирской железнодорожной магистрали, но наша машина подготовлена для полетов на Севере. Притом в Арктике есть десятки полярных станций, отличная радиосвязь, радиомаяки. Конечно, придется преодолеть значительные безлюдные пространства, но тем интереснее будет перелет.
Прощаясь с экипажем, Сталин ласково спросил, указывая на грудь:
— Ну, говорите по совести, как у вас там, все в порядке, нет ли там у вас червячка сомнения?
— Нет, Иосиф Виссарионович, мы спокойны, к старту мы готовы.
— Хорошо, пусть будет по-вашему.
Старт ожидался в ближайшие дни. Я выехал сибирским экспрессом на восток, чтобы встретить чкаловский экипаж на финише. Нелегко мне было определить конечный пункт своей поездки: летчики в один голос утверждали, что минуют Петропавловск-на-Камчатке, пересекут Охотское море и полетят дальше, пока не иссякнет горючее… На сколько же хватит бензина, заполнившего баки краснокрылой «летающей цистерны»?
Я обратился поочередно ко всем троим:
— Куда мне ехать?
— В Иркутск, — решительно сказал Чкалов. — Горючего у нас достаточно до Иркутска. Езжай туда!
— Хабаровск, — посоветовал осмотрительный Беляков. — Достигнув Амура, мы уже побьем мировой рекорд дальности полета по ломаной линии.
Байдуков, сам того не ведая, избрал «золотую середину»:
— Предугадать место посадки трудно, так как дистанция — огромного размера. По-моему, ехать следует в Читу или несколько восточнее.
Я последовал совету Георгия Филипповича. В третий раз за четыре года я ехал на Дальний Восток. Мимо пробегали станции, где позапрошлым летом толпы людей восторженно встречали семерых летчиков — первых Героев Советского Союза — и спасенных ими челюскинцев.
На шестые сутки поезд прибыл в Читу, центр Забайкалья. Я остановился в гостинице, побывал на телеграфе, радиостанции, загородном аэродроме и терпеливо ждал вестей из Москвы.
Двадцатого июля мне подали «молнию»: «Стартовали пять сорок пять московского». Трансарктический перелет, вошедший в историю авиации под именем «Сталинского маршрута», начался.
Вспомнив замечание Байдукова о «дистанции огромного размера», я позаботился, чтобы через двое суток иметь в своем распоряжении самолет — на случай, если «АНТ-25» опустится восточнее или западнее Читы. На аэродроме мне показали обнадеживающую телеграмму из Хабаровска: «Самолет для корреспондента будет в Чите двадцать второго».
Томительно тянулось время. Вокруг бурлила повседневная жизнь со всеми ее радостями и невзгодами. Но миллионы советских людей, занимаясь в эти дни своими обычными делами, мысленно были с тремя бесстрашными соотечественниками: «Они летят! Летят над непроходимыми лесами, над холодной тундрой Севера, над ледовыми морями и мертвыми островами, над горными хребтами, где никогда не разносилось эхо человеческого голоса… Летят в узкой коробочке самолета, такого внушительного на земле и кажущегося хрупкой игрушкой над необозримыми пространствами Арктики. Проходят сутки, другие, а они летят и летят все дальше — с путевкой Сталина, по Сталинскому маршруту».
Десятки радиостанций слушали волну «АНТ-25». Всевозможные технические средства были подготовлены на случай, если экипажу потребуется помощь. На маршруте перелета стояли ледоколы «Ермак» и «Русанов», в Архангельске дежурил ледорез «Литке». Рыбные промыслы мобилизовали траулеры. Самолеты северных баз подтянулись ближе к районам, через которые должен лететь «АНТ-25». Пограничники Дальнего Востока наблюдали за воздухом.
Самолет прошел остров Виктории. Он миновал район, где арктическая стихия жестоко пресекла первую попытку людей достигнуть Северного полюса по воздуху. Сорок лет назад, в июле 1897 года, шведский инженер Саломон Андрэ с двумя спутниками вылетел с Шпицбергена на аэростате «Орел». Надеясь пролететь к полюсу, Андрэ говорил: «Мы будем летать, как орлы, и ничто не сломит наших крыльев…» Попытка закончилась трагически. Только через тридцать с лишним лет выяснилась судьба Андрэ и его спутников: их останки были случайно обнаружены на острове Белый, вблизи острова Виктории; возле обледенелых трупов три десятилетия пролежали записные книжки и фотографические пленки, часть которых удалось проявить. По записям удалось восстановить картину катастрофы. Люди умирали, лишенные последнего утешения: они даже не знали, станет ли их страшная судьба когда-нибудь известна родине. «Орел» не располагал радиосвязью. Лишь спустя несколько лет человечество использовало великое открытие русского инженера Попова.