Другую премию получила серия снимков «Смерть в воздухе». Рекламный дирижабль фирмы резиновых изделий готовился к отлету. Погода была ветреная. На старте группа людей удерживала дирижабль веревками. По команде они отдали концы, но трое стартовых на мгновение замешкались, и их подняло в воздух. Несчастные растерялись и не спрыгнули в первую же секунду. Повисшие на стропах три человека удалялись от земли. Один за другим они выпускали из рук спасительную веревку и, падая с большой высоты, разбивались насмерть вблизи «счастливого» фоторепортера…
Изображения и описания катастроф на суше, на море и в воздухе, пыток, истязаний, кровавых и омерзительных злодейств уже в тридцатые годы преподносились американскому народу в ошеломляющих дозах. Фильмы о преступниках, уголовные романы вошли в моду. Спустя несколько лет Голливуд и американская пресса достигнут гигантского размаха в массовом развращении зрителей и читателей. Киноконвейер станет выбрасывать целые серии фильмов «жизни без прикрас», потворствующих самым низменным инстинктам. «Двести смертей! Двести трупов! Двести застреленных, удавленных, разбившихся, зарезанных, сожженных, отравленных, заколотых, убитых током, разорванных на куски…» Американская кинопромышленность станет одним из главный орудий развращения и отупления народа…
«Дуглас» приближался к столице США. Мы летели над местностью, густо пересеченной светлыми полосами автомобильных магистралей. Из зелени торчали фабричные трубы. К заводским корпусам лепились однообразные домишки. Показался большой город. Среди садов и зданий, украшающих центральные района Вашингтона, заметно выделялся своей архитектурой Белый Дом — резиденция президента Франклина Делано Рузвельта.
В кабине вспыхнула предупреждающая надпись: «Привяжитесь!» Самолет клюнул носом и круто пошел на снижение, пассажиры ахнули… Лишь недавно на воздушных линиях, соединяющих страну со столицей, закончилась двухдневная забастовка летчиков; они протестовали против условий посадки на вашингтонском аэродроме. В большинстве случаев пилоты вынуждены заходить на посадку с той стороны, где возвышаются две фабричные трубы; эта помеха грозит катастрофой. Фабриканта уговаривали перенести трубы. Учуяв запах долларов, он потребовал в качестве компенсации баснословную сумму. Клочок земли, на которой расположена фабрика, — его собственность, и авиационные компании отступили. Забастовка повлияла на фабриканта в том смысле, что его аппетиты возросли непомерно. Все остается по прежнему: подлетая к аэродрому, летчики проносятся над ненавистными трубами, пикируют и у самой земли выравнивают машину. Риск — немалый… Таково было одно из первых уродств капиталистического строя, с которыми мне довелось столкнуться в Соединенных Штатах.
Только теперь, на восьмой день после выезда из Москвы, используя быстрейшие способы передвижения, я прибыл в столицу США. Восьмой день! Впрочем, наши отцы тратили на такое путешествие недели. А у Чкалова воздушный рейс из Москвы в Соединенные Штаты: через Северный полюс занял двое с половиной суток! Спустя десять лет воздушная дорога между двумя материками будет измеряться часами. Какие еще скорости узнает наше поколение?
«Мировые герои»… «Победители магнитных джунглей»… «Величайшее событие в анналах авиации»… «Привет советским летчикам — завоевателям полюса!» — с такими плакатами рабочие делегации встречали русских пилотов на пути из Калифорнии в Вашингтон.
Нетерпеливо ждал я в советском посольстве возвращения Чкалова, Байдукова и Белякова: они были на приеме у Рузвельта. Казалось, много-много недель прошло с того часа, как я простился с Валерием Павловичем на Щелковском аэродроме. Вдруг послышались мягкие шаги, и донесся милый голос: «Где же наш москвич?» Я бросился навстречу Чкалову.
— Boвремя прикатил, нечего сказать, как раз к шапочному разбору… Ну, только без обиды, я же шучу, — ласково сказал он, улыбаясь лучистыми глазами. — А мы прямо из Белого дома.
Чкалов находился под свежим впечатлением встречи с Рузвельтом. Президент принял летчиков у себя в кабинете, расспрашивал о трудностях полета, самочувствии и здоровье.