Летчиков ждали в Нью-Йорке. Чкалов принял последнее, перед отъездом, приглашение на завтрак вашингтонского национального Клуба прессы. Из клуба он вернулся мрачным и возмущенным. Произошло нечто, лишившее его обычного расположения духа. За пышным завтраком корреспондент нью- йоркской газеты высказал вслух недовольство: почему на прием приглашены женщины-журналистки? Удивленный Чкалов попросил объяснения. Ему сказали, что женщин, наравне с неграми, не принимают в члены клуба. «Ведь журналисты-негры в Вашингтоне есть!» — заметил летчик. «Да, немало, но в клуб им доступа нет и, надеюсь, не будет», — грубо отрезал нью- йоркский корреспондент.
Возвращаясь обратно в посольство пешком, Чкалов стал свидетелем типичной сценки. В шикарной парикмахерской развалился в кресле упитанный джентльмен. Пока мастер-негр брил белого клиента, старик-негр склонился к его ногам и чистил башмаки, а мальчик-негр листал перед глазами «босса» журнал с картинками. У входа в парикмахерскую висела стандартная табличка: «Только для белых». Чкалов кипел от негодования.
— Не знал ты, что ли? — удивился Байдуков.
— Знал-то знал, а теперь и увидел. Своими глазами! Что же это за люди, если они себе подобных не признают за людей!..
Байдуков только рукой махнул. В его записной книжке, с которой он не расставался, как подобает настоящему путешественнику, были отмечены и не такие картинки. Кроме парикмахерских, существовали «только для белых» гостиницы, кинотеатры, рестораны, автобусы, вагоны трамвая; и это в городе, где каждый третий житель — негр! Негра не пустят на порог Национального театра, единственного в столице. Если негра собьет на улице автомобиль и мимо истекающего кровью человека будет проезжать машина скорой помощи, она не возьмет его: для негров — особая машина, для негров — особая больница. Не им предназначены красивые дома Вашингтона; их место — в лачугах столичного «черного гетто», грязных, тесных, сырых…
Летчики распростились с американской столицей. Через пять часов поезд подошел к Пенсильванскому вокзалу Нью-Йорка. Огромная толпа ожидала прибытия героев. Двойная цепь полисменов еле сдерживала натиск встречающих. В воздухе стоял пронзительный свист.
Публика в Европе нередко выражает свистом свое недовольство. В США, как ни странно, это — признак одобрения. Такое своеобразное выражение чувств мы услышали на Пенсильванском вокзале и не сразу поняли, к чему оно относится.
Летчики сели в открытый автомобиль и поехали к ратуше. Впереди торжественной процессии мчались, заливаясь сиренами, мотоциклы почетного эскорта. Утренние газеты опубликовали маршрут проезда трех летчиков; он шел по центральным улицам Нью-Йорка. И вдруг, буквально в последнюю минуту, последовало полицейское распоряжение: изменить путь процессии. Власти опасались внушительной демонстрации в честь русских летчиков, в честь Советского Союза, который они представляли. Но слух о новом маршруте распространился с поразительной быстротой, и на второстепенные улицы, по которым ехали летчики, вышли многотысячные толпы. Движение остановилось. Герои стояли в автомобиле; их забрасывали букетами цветов. Услышав нарастающий вой сирен, из домов выбегали толпы людей в рабочих комбинезонах. Это была трудовая Америка. Народ узнавал советских летчиков. Им возглашали приветствия на английском, итальянском, испанском, русском, еврейском, польском языках.
Процессия остановилась у «Сити-Холл» — ратуши, где летчиков встретил мэр Нью-Йорка Фиорелло Ла-Гардиа. Снова — возгласы приветствий и… свист.
— Почему же свистят? — обиженно спросил Байдуков.
— Это значит — хорошо, «о-кэй»! — объяснили ему. — У нас, когда не нравится, то шипят, а не свистят…
Несколько дней спустя мне пришлось стать свидетелем такого шипенья. В большом кинотеатре «Риалто», на Бродвее, демонстрировалась хроника «Новости дня». На экране фашистские войска двигались по залитым кровью улицам баскской столицы Бильбао, мимо разрушенных жилищ, взорванных мостов… Как только на экране появились интервенты, в зале началось шипенье. Шипели, не переставая, пока фашисты не исчезли. Зрители снова энергично зашипели, когда на экране показалась жирная туша Муссолини. «Кровавый паяц!» — пронесся по залу полный негодования голос…
В роскошном зале нью-йоркского отеля «Уолдорф Астория» Клуб исследователей и Русско-американский институт культурной связи организовали в честь советских трансполярных летчиков большой прием. Необычайно пестрым был состав участников этого вечера. Известные ученые и путешественники, писатели и конструкторы, пилоты и журналисты, генералы и воротилы промышленности и банков…