Репортеры стучали ключами. Победитель, тяжело волоча ноги, спускался с ринга, ассистенты поддерживали его. Между скамьями протискивались продавцы сосисок, голося нараспев: «Хат догс! Горячие собаки! Горячие, бездомные, бескостные собаки! Хат догс!..»
— Противно! Валерий был прав. Это — кровавое истязание, — сказал Беляков. — Перестаешь уважать человека…
Мы не досмотрели и половины программы…
Чкалов в это время одиноко сидел в уголке консульской гостиной перед радиолой. На столике подле него лежали стопки пластинок.
— Ну, как повеселились, ребята? Занятная драка? — встретил он нас. — А тут пришла телеграмма из Москвы. Нам разрешено остаться в Америке еще на месяц.
Чкалов замолчал, пытливо глядя на товарищей.
— Что ж, осмотрим заводы, аэродромы. Правильно?
— По-моему, так неправильно! — резко отпарировал Чкалов. — Чем скорее вернемся домой, тем лучше.
— Но есть же разрешение. И притом в поездке по стране мы, вероятно, увидим кое-что интересное…
— А я считаю, что делать нам здесь больше нечего, — холодно отрезал Чкалов, но, заметив удивление друзей, продолжал уже мягко и задушевно: — Тяготит меня эта американская жизнь, ребята! Домой тянет!.. Вот вернемся, расскажем Иосифу Виссарионовичу, как летели, изложим свои планы… Посоветуемся. А там — в Василево, охотиться, рыбачить… Когда уходит «Нормандия»? Четырнадцатого? Ну, стало быть, четырнадцатого и поплывем, а? Вам то разве не надоело?
Оставалось три дня. В полночь мы поднялись на вершину «Эмпайр стэйт билдинг», на площадку сто второго этажа. Город-колосс, сверкая мириадами огней, лежал внизу. Плясали, беснуясь, электрические рекламы Бродвея и Пятой авеню. Вдали черными массивами обрисовывались окраины, нагромождения трущоб и лачуг Бауэри, Гарлема, китайских кварталов.
В нескольких шагах от нас расположилась группа скандинавских туристов. Сопровождающий их переводчик трещал без умолку:
— С этой площадки, господа, выбросилось сорок три человека. Не правда ли, довольно много за три года? Самое модное самоубийство — броситься с «Эмпайр стэйт»! Правда, до тротуара или мостовой отсюда не долететь: как видите, здание построено уступами, террасами, и самоубийца пролетит лишь метров двадцать. Но, ведь, и этого достаточно, не правда ли?..
Чкалов, положив руку на каменный барьер, молча смотрел в черную даль. Поперек его лба легла глубокая морщина.
— О чем задумался, Валерий Павлович? — спросил я.
— Все о том же: в Москву надо ехать, вот что! — сердито ответил он.
Помолчав, Чкалов тихо добавил, что будет счастлив, когда экспресс домчит его в Москву, когда он скажет в Кремле: «Иосиф Виссарионович, Сталинский маршрут продолжен!»
X
Летит Громов! Летит по пути, проложенному Чкаловым, — через Северный полюс.
На Щелковском аэродроме, накануне чкаловского старта, Громов говорил мне:
— Мы полетим тоже втроем и на таком же, как у Валерия Павловича, «АНТ-25». Мы докажем, что его перелеты через Арктику — не случайная удача. Кроме того, очень соблазнительно побить мировой рекорд дальности. Четыре года его удерживают французы, но мы постараемся, чтобы этим рекордом завладела наша авиация…
О вылете Михаила Михайловича Громова мы узнали от Чкалова, вернувшись около полуночи в Нью-Йорк из загородной поездки. Валерий Павлович встретил нас с телеграммой в руках.
— Наконец-то приехали! — многозначительно сказал он.
— А что? — удивился Байдуков. — Новости есть?
Чкалов вместо ответа обратился ко мне:
— Ну, брат, дуй в Калифорнию!
— В Калифорнию? Зачем?
— Дуй прямо в Сан-Франциско, — сказал Чкалов. — Михаил Михайлович уже четвертый час в полете… Ну, теперь рекорд дальности будет наш!
Первым утренним «Дугласом» я вылетел на запад. Путь лежал через всю страну — от Атлантического океана к Тихому. В течение дня мне предстояло трижды сменить самолет.
Миловидная стюардесса в голубовато-сером форменном костюме и такой же шапочке ворковала с джентльменами, развалившимися в креслах. Одни, откинув спинку, дремали под монотонное гудение моторов; другие рассматривали в окошечко местность, над которой шел самолет; некоторые погрузились в чтение. В руках у них были стандартные томики детективных романов с пестро размалеванными обложками, изображающими змееподобную особу в полумаске, желтолицего укротителя тигров, хитрюгу-сыщика с пластырем на носу…
Минувшую ночь мне не пришлось уснуть. Чкалов, Байдуков и Беляков ожидали вестей о громовском самолете. На этот раз три друга были лишь наблюдателями дальнего трансарктического перелета. Но как никто иной, они знали огромные трудности воздушного пути через полюс. О многом напоминали им короткие громовские донесения: «Нахожусь Колгуев», «Новая Земля, все в порядке…» В ночной радиопередаче мы услышали, что «самолетом командует один из представителей советской плеяды сверхлетчиков, прекраснейший тип авиатора, высокий ростом, красивый, спокойный».