– Простите, я не хотела вас обидеть. Я могу вам чем-то помочь?
Хая старается быть спокойной, надеясь, что они не заметят ее дрожащих рук.
– У вас есть дочери?
– Вы знаете, что есть.
– Они здесь?
– Вы хотите сказать, в данный момент?
– Госпожа Меллер, скажите, живут ли они с вами в данный момент?
– Сейчас со мной живет Ливи, самая младшая.
– А где остальные? – Второй полицейский делает еще один шаг вперед.
– Магда в больнице. Она очень больна, и я не знаю, когда ее выпишут домой, а Циби… Висик, ты ведь знаешь, чем занимается Циби и почему ее нет дома.
– Прошу вас, госпожа Меллер, не называйте меня по имени, вы меня не знаете, – просит Висик, смущенный ее обращением в присутствии другого глинковца.
– В таком случае Ливи должна явиться в синагогу в пятницу к пяти часам. – Говоря это, второй глинковец смотрит мимо Хаи вглубь комнаты. – Она может взять с собой один чемодан. Оттуда ее отправят на работы для немцев. Она должна прийти одна, без сопровождения. Вы уяснили переданное вам распоряжение?
– Я только что сказала вам! – с горящими глазами в ужасе произносит Хая. – Вы не можете забрать Ливи. Ей всего пятнадцать. – Хая с мольбой протягивает руки к Висику. – Она совсем ребенок.
Оба парня отступают назад, не зная, чего ждать от Хаи. Второй полицейский тянется к пистолету в кобуре.
Ицхак делает шаг вперед и отодвигает Хаю.
– Вы слышали наш приказ. Имя вашей дочери будет в списке девушек, которых отправляют на работы. – Висик наклоняется к ней и говорит сквозь зубы: – Для нее же хуже будет, если она не придет.
Пытаясь восстановить свой авторитет, он расправляет плечи, вздергивает подбородок и, торжествующе посмеиваясь, уходит по тропинке.
Хая глядит на Ливи, которую прижимает к себе дед. Лицо Ицхака искажено от боли, он не в силах скрыть гнев и чувство вины, ведь он не сумел защитить свою младшую внучку.
– Дедушка, все нормально. Мама, я могу поехать и поработать на немцев. Уверена, это продлится недолго. Это всего лишь работа, вряд ли она будет такой уж тяжелой.
Комната вдруг погружается в сумрак. Солнечный свет, недавно струившийся в комнату, закрывается темными тучами, которые виднеются из-за опущенной шторы, дом сотрясается от раскатов грома, и через секунду по крыше начинает стучать сильный дождь.
Хая смотрит на Ливи, свою маленькую воительницу, голубые глаза и пляшущие кудряшки которой изобличают ее решимость. Ливи смотрит прямо в глаза матери, но Хая отводит взгляд, хватаясь руками за платье на груди и чувствуя боль – признак своей беспомощности.
Слов не найти. По пути в свою комнату Хая с опущенными глазами дотрагивается до плеча дочери. Ливи и Ицхак слышат, как закрывается дверь спальни.
– Мне надо…
– Нет, Ливи, оставь ее. Она скоро выйдет.
Глава 4
Вранов-над-Топлёу, Словакия
Март 1942 года
– Ливи, что ты делаешь? Пожалуйста, убери эти свечи с окна!
Хая вытирает испачканные в муке руки о фартук и подступает к Ливи. Ну почему дочь упорно торчит у окна? Прошло два дня с тех пор, как Глинкова гвардия приказала ей выдать младшую дочь. У них осталась лишь одна ночь под общей крышей. Закрыв глаза, Хая упрекает себя. Зачем она ругает дочь? Почему последние два дня она почти все время молчит, погрузившись в невеселые мысли, вместо того чтобы провести эти бесценные часы в разговорах с Ливи, изливая на нее свою любовь.
– Нет, мама, я должна оставить их на окне. Я освещаю путь домой для Циби.
– Но ты же знаешь, нам не разрешают…
– Мне все равно! Что они могут сделать – забрать меня? Они и так забирают меня завтра! Если это будет последняя ночь в моем родном доме, я хочу, чтобы на окне стояли свечи.
Пока они говорят, к дому подходит не замеченная матерью и сестрой Циби. Она врывается в дом, зовя на ходу:
– Котенок, ты где?
Ливи визжит от восторга и бросается к Циби в объятия. Хая пытается сдержать слезы и не может.
– Неужели я слышу легкую поступь моей старшей внучки? – произносит Ицхак со свойственными ему теплотой и юмором.
Хая и Ицхак крепко обнимают Циби и Ливи.
– Мама, я еще в конце улицы учуяла запах твоей стряпни. Я так долго питаюсь тем, что сама готовлю, и теперь умираю от голода.
– Но все же ты пока жива, – шутит Ицхак.
Хая позволяет Ливи рассказать сестре о госпитализации Магды, говоря ей, что доктор Кисели обещает, что с Магдой все будет хорошо. Когда Ливи замолкает, Хая кивает Ицхаку.