А теперь я опять пропустила твой телефонный звонок!
(берет в руки портрет, лежащий на сцене и на протяжении остального действия обращается к нему)
Ты позвонил, когда я была в прихожей. Как можно быть такой дурой! Ты звонил предупредить, что уже выходишь из офиса и скоро приедешь ко мне. А теперь…ты подумал, что меня нет, и поехал домой.
Я точно знаю – это был ты. Ведь ты так всегда делаешь. Сначала звонишь мне - перед тем как выехать с работы, а через полчаса уже целуешь меня в прихожей. А я притворяюсь, что мне колко от твоей небритости, и что не время предаваться страсти, когда на кухне остывает ужин.
А может, ты все-таки перезвонишь? Я больше никуда не уйду, слышишь? Я дождусь твоего звонка.
(Включает музыку – мелодия ее успокаивает. Поспешно накрывает стоящий на сцене стол, ставит на него портрет)
Сегодня мы будем ужинать здесь, у камина.
Вот жаркое. Очень горячее. Вот вино. Очень красное.
Старое доброе Кьянти.
Как говорил один плохой человек в одном хорошем фильме.
Я понимаю. В последние дни у тебя много работы, и из-за этого ты не можешь прийти ко мне. Ты сразу едешь домой.
К ней.
Ведь к ней нельзя опаздывать. Ведь она заснуть без тебя не может. Как маленький ребенок. Избалованная папенькина дочка!
А ты.. ты ее бережешь. Да, у неё слабое сердце. Ты ежедневно приходишь не позже десяти. Звонишь ей ежечасно, чтобы просто сказать, что у тебя все хорошо. Она ж так тебя любит! В её жизни нет ничего, кроме тебя.
Ей интересен только ты, сладкое солнце мое, и планеты, что вокруг тебя движутся. Она хочет заполнить собой весь твой космос. До самого донышка. До невозможности впустить в него кого-либо еще.
Она ведь и ребенка именно поэтому не рожает! Не может делить тебя еще с кем-то. Даже с частью себя.
У меня такое чувство, что даже твоя любовь ко мне принадлежит ей. Вместе с тобой.
Мне это очень не нравится.
Папа меня всегда любил. У него просто не было на меня времени, но зато были деньги. Прикосновения дорогущих шелковые пижамок к моей коже заменяли мне отцовскую ласку.
Я все понимала. Я рано начала все понимать. У мужчины должно быть дело, в котором он – лучше всех.
И женщина, которая ждет его дома.
Я быстро обучилась этому искусству – ждать.
Мамы не стало, когда я появилась на свет, поэтому я ждала папу за нас двоих.
У меня были самые красивые платья. Такие дорогие платья не положено дарить столь юным барышням. Но папа плевать хотел на правила и мнение окружающих. Я была его принцессой. Смыслом его жизни.
Папин ресторан всегда был самым лучшим в городе. «Зеленая Долина». Он говорил, что выкрасил стены в нем под цвет моих глаз.
Я хотела все время быть с ним. Он уходил в кабинет, а я ждала его. Носилась по всему ресторану, как ошалевший котенок. Расплескивала боль неблизости.
Я каталась по залу на тележке для посуды. Прыгала на белых бархатных стульях. В уличной обуви ходила по столам, за которыми обедали самые знаменитые люди города. А папа смеялся, если видел это. Я развлекалась, как могла, ожидая папочку. Я придумывала все более изощренные шалости. А мне никто и замечания не смел сделать.
Пап, ты знаешь, я никогда тебе этого не говорила, но сейчас мне уже нечего бояться – однажды я написала в фондю. Не спрашивай, как я это сделала, но никто ничего не заметил.
Может, еще жаркого? Оно слегка недосолено – как ты любишь. И соус сегодня получился удивительно изысканным. Ты никогда ещё такого не пробовал. Я тоже. Эти приправы не часто добавляют в блюда. Только в исключительных случаях. В особые дни. Такие, как сегодня.
Да, я замечательно готовлю. Моя курица по-португальски уж наверняка зажаристее и нежнее той, что готовит она. Ведь ты не зря предпочитаешь есть не дома. А она даже понять не может, что ей никогда не научиться так хорошо готовить. Для этого нужны талант и фантазия.
И умение ждать.
А потом я стала спокойнее. Знаешь, так случается с детьми.
В 10 лет я вдруг опомнилась. Будто бы запнулась, но вовремя удержала равновесие.
Я видела папу очень редко. Но ежедневно он целовал меня своими сухими губами перед сном. Неважно, во сколько он возвращался. А я не засыпала без этого поцелуя. Я его ждала. Это была будто бы отмашка ко сну. Мне нужно было ощутить этот резкий запах – изысканного парфюма и сигарет.
Папа постоянно курил.
Но – как он это делал!
Дошло до того, что в юности я не воспринимала некурящих мужчин. Они будто бы не были наделены самым важным отличительным мужским качеством. Ни щетина на лице, ни голос, ни выпуклость ширинки не были для меня доказательством.