Но стоило кому-то закурить – медленно затянуться, гладя на огонек сигареты - и я текла. И мне было наплевать на внешность, остроумие, положение финансов. Я готова была отдаться за одну его затяжку.
Если он делал это как папа.
Но таких мужчин в моей жизни было всего два. Наверное, у каждой женщины может быть только два мужчины в жизни – отец и кто-то еще. Это как два легких, два глаза, два полушария мозга, два яичника. Все важное для жизни – задвоено. Чтобы про запас, если что случится.
Ты очень хорошо изучил моего отца. Ты проводил с ним больше времени, чем я. Естественно – он же был твой шеф.
Я только потом поняла, что вся твоя харизма – это лишь мутная калька обаятельной уверенности моего отца. Ты во всем ему подражал. Повторял движения и слова для того, чтобы добиться того же, что и мой отец. Денег. Успеха. Независимости.
Ты так курил... Боже, у меня мурашки по спине бежали, когда ты только тянулся за пачкой. Ты это просек сразу - при нашем знакомстве.
Мы сидели у папы в кабинете. Мы ждали его. Ты попросил разрешения закурить. Ты был скромный, но при этом уверенный в себе. Мне стало любопытно «как» ты это будешь делать. Я молча кивнула и не отвела взгляд.
Если бы я только знала, что я подписала нам смертный приговор.
Ты медленными уверенными движениями прикурил и выпустил колечко дыма. Мое дыхание при этом стало учащенным.
Твои руки. Твои скулы. ЯхочуИметьОтТебяРебенка.
А ты все увидел.
Ты будто бы прочел мои мысли. Я почувствовала себя голой. Моментально. Я ощутила ягодицами и спиной холодную скользкую кожу кресла, на котором сидела. А ты вальяжно расположился напротив и смотрел на меня взглядом победителя. В тот момент ты был похож на дорогой коньяк, который смакуют, а он гордо переливается при свете лампочек.
Я поблагодарила Господа за то, что наконец-то в кабинет зашел отец.
И я прокляла всех святых за то, что папа запрограммировал меня на свою манеру курения.
Вот пепельница и зажигалка. У нее в доме нельзя курить. Да? Неужели тебя это не раздражает?
А я так скучала по тебе все это время. Ежедневно. Ежечасно. С момента, как ты закрывал за собой дверь. Наши встречи были будто яблоки, ворованные в ее саду. Точнее, их огрызки – скукоженные и высохшие.
Я редко виделась с отцом. Точнее, у него редко было время для меня. Но каждые выходные мы вместе обедали.
Папа учил меня – семью делают семьей совместные трапезы. Он говорил, что для мужчины важно, чтобы его любимая женщина хорошо готовила и делала это именно для него.
Рано или поздно это случается с каждой девушкой. Мне было 16, когда я впервые в жизни испекла яблочный пирог.
Он получился непропеченный, и я переборщила с корицей и сахаром. Эту невнятную кашицу было невозможно есть. Она прилипала к небу и перекрывала воздух. Но папа…папа съел всю свою порцию. Ни слова упрека – он даже похвалил меня!
Я тогда чуть не умерла от стыда. Мой отец, лучший ресторатор города, гурман и отменный критик, съел полусырой яблочный пирог. И слова грубого не сказал. Наверное, он понял, как я старалась, как накрыла стол бабушкиной расшитой скатертью, как заварила черный чай с листиками мяты и лимонными шкурками.
Я тогда хотела показать ему, что домашнее чаепитие лучше ресторанного. Мне так хотелось научиться готовить лучше его поваров. Показать этим, как я его люблю. Как жду его. Готовить для него и видеть его дома. Всегда видеть! Счастливого, уминающего мою стряпню за обе щеки.
И я стала учиться. Стряпала, варила, жарила. Для девочки 16 лет из богатой семьи очень странное занятие - проводить часы напролет у плиты. Но мне было плевать на мнение окружающих. Мне всегда было плевать на всех, кого угодно, кроме одного единственного человека – моего отца.
А потом в его жизни появилась она.
Папа, я все прекрасно понимаю. Да, конечно, у тебя были интрижки с молоденькими официантками, служанками, секретаршами. Помнишь, мы даже обсуждали - какая из них аппетитнее? Но она… она же почти что твоя ровесница! Зачем тебе она нужна? Я ей все сказала!
Стоп!
Я даже вспоминать об этом не хочу.
А потом, сладкий, появился ты. В тот самый момент, когда папа начал пропускать воскресные обеды. Какой-то закон сообщающихся сосудов.
От негодования я вся внутри просто загустевала, как недоеденное варенье. Я не могла поверить, что папа может променять наш уютный семейный ритуал на казенные публичные обеды.
Обеды с ней.
У тебя было так много общего с отцом. Но самое важное отличие твое состояло в том, что я с самого начала была не единственной женщиной в твоей жизни. Я, скорее, была как горчица для тебя. Острая приправа в твоей пресной жизни.