Войдя в неё, я ощутила слабую дрожь, а по коже пробежал холодок. Словно я без приглашения вторгалась в чью-то жизнь. Нет, не жизнь, а останки таковой. Драгоценные и важные отголоски прошлого, доживающие свои дни в чистоте и порядке дома Флемингов.
Аккуратно застеленная, широкая кровать, была пожалуй главным предметом мебели. Высокий одежной шкаф, письменный стол у окна, а также пара тумбочек, составляли пожалуй полную перечень предметов в комнате. Ничего не бросалось в глаза, и не давало представления о характере девушки, ночевавшей здесь до недавнего времени. Вернее так было до тех пор, пока я не открыла ящик письменного стола, в поисках альбома. Там царил полнейший кавардак. Чего в нём только не было. Бумаги, недописанные поэмы, карандаши, нитки, бумажные цветы, вырезки из газет, ленты… Всё было так плотно перепутано, что понадобилось бы пол дня, для наведения порядка. Но возможно этот беспорядок, куда больше подходил нраву его хозяйки. Артистичная натура не позволила бы Анне задумываться о такой мелочи как чистота. Она парила в своих мечтах, оставляя всё земное тем, кто довольствовался меньшим.
«Ах, Анна…» – печально погладила я шёлковую ленту, перед тем как задвинуть ящик.
Шкаф с одеждой был следующим предположением в моих поисках. Альбома там также не оказалось, но зато была странность, что незамедлительно привлекла моё внимание. И дело было не в пёстрости ассортимента бойкой девицы, а скорее в том, что несмотря на огромный выбор блузок и платьев, выбор нижнего белья превосходил тот в разы. И то не были простые нижние юбки, хлопковые корсеты или шерстяные чулки. То были дорогие предметы, по карману только очень богатым барышням. Необычность подобного заставила меня нахмуриться, но всё же, стараясь не отвлекаться от своего главного задания, я поспешно закрыла шкаф и принялась оглядываться, пытаясь сообразить, куда же Анна могла положить пресловутый альбом с фотографиями.
«Так, если бы я была семнадцатилетней девочкой, куда бы я его спрятала?» – водя пальцем по подбородку, задумалась я.
Ответ пришёл внезапно, как только мой взгляд снова упал на кровать, и мои поиски завершились, едва я приподняла подушку. Толстенный альбом, в кожаном переплёте, покоился там, вместе с золотым медальоном, на длинной цепочке. Вещица была старой и потёртой. Казалось она прошла не одни руки, но я всё же принялась с любопытством разглядывать его. На первый взгляд в нём не было ничего особенного. Всего лишь профиль орла, окружённый розами. Смутило только то, что пропорции тела птицы показались мне неправильными.
«Наверное царапины всё искажают» – пожала я плечами, и положив медальон обратно под подушку, подняла альбом, и поспешила обратно к Эмме.
6
Придя домой, и накрыв ужин на стол, я сидела, погружённая в мысли, перед тарелкой, до краёв полной жаркого. Вяло водя вилкой по овощам, я то и дело поглядывала на своего постояльца, сидевшего на противоположном конце стола, не зная стоило ли заводить с ним разговор. После того, как мистер Эванс допросил меня этим утром, мы не обмолвились ни словом, если конечно не брать в учёт неловкое приветствие, когда тот вернулся с работы. Да и был ли смысл разговаривать? Вряд ли он поделился какой-либо информацией со мной, да и я не торопилась докладывать ему о том, что увидела, или услышала в доме Флемингов.
Признаться, всё в моём визите в их поместье, начиная с ругани Артура и Флоренс, и заканчивая странными находками в комнате Анны, оставляло горькое послевкусие во рту. Странно, но мне начинало казаться, что её смерть была каким-то образом связана с поместьем и его жильцами, хоть я и не имела на то никаких оснований.
Просмотр фотографий с Эммой не дал мне ничего. То были типичные групповые снимки со сцены, сделанные мистером Стоуном после каждого выступления. Анна на них была конечно же неотразима, в то время как Эмма оставалась позади остальных с видом загнанной лани.
«Бедняжка. – думала я тогда, сидя рядом с ней на кровати. – Хотя с такой матерью это ожидаемо».
Подумать только, а ведь она теперь осталась совсем одна.
Пара фотографий однако, немного отличались. То были снимки сделанные на территории поместья. Именно они привлекли мой интерес, и я не преминула спросить о том, кто их сделал. Оказалось, что у матери Эммы имелась своя фотокамера, и она использовала её в редких случаях. В основном для получения снимков лошадей. Таковые отправлялись по почте потенциальным покупателям, в надежде заинтересовать их красивым скакуном. Девочка особенно гордилась ими, потому что помогала Флоренс проявлять их, и я поспешила оставить комплимент за её умение, несмотря на то, что от этого мне стало ещё грустнее. Видеть то, как загорелись от этого воспоминания глаза Эммы было больно. Девочка так хотела сблизиться со своей матерью, но как всем было известно, миссис Флеминг не испытывала ни грамма привязанности к своей дочери.