Лицо Флоренс побагровело, а руки её сжались в кулаки. Женщина была на грани. Когда Артур потянул её обратно в кресло, она даже издала некое подобие животного рыка. Однако я не боялась её. Я сочувствовала. Быть на её месте в месте в данный момент, должно быть походило на некий новый круг ада, о котором вряд ли можно было поведать простому обывателю.
– А чего же тогда ваш «невинный» мистер Стоун сбежал, а?! Невиновные не бегут от правосудия? – уцепилась она за эту мысль, словно за спасательный круг, несмотря на то что слышала признания прямо из уст своей дочери.
– Тут всё немного сложнее… – поджала я губы, подбирая слова. – Когда мы наведались к мистеру Стоуну, он был очень удручён смертью Маргарет. Мужчина практически расклеивался на наших глазах, но улики так отчаянно указывали на него, что мистер Эванс и я подумать не могли, что он мог говорить правду. Мы даже пытались навязать идею, что он мог быть отцом ребёнка Анны, хоть у нас на это не было никаких доказательств. И мне стыдно признать, с каким энтузиазмом я протянула следователю фото, найденные в кабинете Генри. Он тогда переполошился, и не без причин. Такие снимки могли стать концом его карьеры, узнай о них кто-то за пределами стен театра. Однако чего я не знала, так это то, что он только знал о фотографиях Маргарет Хоббс в той злосчастной стопке. Фото Анны, Элизабет и Эммы ему подложили. И представьте себе: мужчина только что узнал о смерти любимой, его постыдный секрет разоблачён, ему навязывают вещи, о которых он не имел ни малейшего понятия, а в довесок, весьма прямо обвиняют в трёх смертях. Его разум пошатнулся. Чувствительный театрал вроде него просто был перепуган выше всякой меры, а потому решился на отчаянный шаг – побег. Но он понял то, о чём не вспомнили мы с мистером Эвансом. Он осознал, что единственные люди во всём городе, имеющие в своём владении камеру, были вы. Вы даже одалживали ему её, пока он не приобрёл собственную. И кто помимо вас, миссис Флеминг, умел обращаться с камерой и проявлять снимки?
Флоренс посмотрела на Эмму с таким непониманием, словно впервые видела ту перед собой. Рот её приоткрылся, и она с усилием выдавила слово:
– Зачем?
– Мама… я… мы… – принялась заикаться девушка. – Я, Анна и Элизабет… нам просто показалось это забавной идеей – сфотографироваться как иностранные модели. Мы не хотели ничего плохого, просто сделали пару снимков и всё. Мы спрятали их подальше и поклялись никому не показывать, но…
– Но тебе подвернулся шанс подставить мистера Стоуна, так? – закончила я фразу. – Ведь кто поверит ему, после того, как в его владении обнаружат такие снимки. Но как ты узнала о том, что он коллекционирует их?
– Год назад мы с мамой фотографировали новых скакунов, и у нас закончилось серебро для пластин. Я вызвалась отправиться в театр и попросить немного у мистера Стоуна. Анна пошла со мной. Мистер Стоун был занят и просто сказал нам где взять бутылёк. Пока я лезла на верхнюю полку за серебром, Анна копалась в его вещах. Она всегда была неусидчива… – запнулась Эмма, и с силой проглотила ком, подступивший к горлу.
– Она нашла связку со снимками?
– Да. Именно оттуда мы и узнали о такого рода «искусстве».
– Так как так получилось, что после нашей конфронтации Генри в театре, он пришёл к тебе? – спросила так, будто это был известный факт.
– Господь милосердный… В чём ещё вы собираетесь её обвинить? Теперь она ещё и укрывательница преступника?! – заверещала Флоренс, явно находясь на краю нервного срыва.
– Лежанка под потолком в конюшне. На подушке я нашла несколько седых волосков. Ни у кого в вашем доме нет седины, но на висках мистера Стоуна она имелась. Также я помню что вчера ночью я почувствовала знакомый запах, когда он душил меня. Я не смогла определить его сразу, но стоило зайти на конюшню и запах стал очевиден. Ты скрывала его там, Эмма. Да?