— Что поделаешь! — усмехался на шутки Уллубий. — Голь на выдумки хитра…
Юсуп, то и дело оглядываясь назад, рассказывал спутникам о родном своем лакском ауле Кумух, где он побывал недавно. Заговорил о шейхе Али-Хаджи Акушинском, о котором в последнее время было много разговоров по всему Дагестану.
— Али-Хаджи совсем не то, что этот карлик Узун! Хороший человек, клянусь аллахом!
— Э-э, все они одним миром мазаны, — недоверчиво проворчал Гамид.
— Нет, — продолжал Юсуп на своем ломаном русском языке. — Я слыхал, его даже некоторые хотят назвать шейх-большевик! Да!
— Я думаю, Гамид, ты не прав, — возразил Уллубий. — Если бы наши призывы к борьбе с врагами можно было подкрепить авторитетом такого популярного в народе человека, как Али-Хаджи, было бы совсем не худо!.. Что поделаешь, если мусульмане привыкли подыматься на газават не иначе как по повелению шейха или имама!..
— Что ж, и нам тоже плясать под эту дудку? — хмуро возразил Гамид.
— Плясать не плясать, а считаться с этим необходимо. Слыхал небось пословицу? «На чьей арбе едешь, того и песни пой»… Однако что это за горе такое! О чем ни заговорим, сразу на политику съезжаем… Скажи-ка лучше, Юсуп, как там твои личные дела? Мама как? Невеста?
— Мама сильно плакала, не хотела пускать назад, — сказал Юсуп. — Оставайся, говорит. Мы тебя женим… Я сказал: командир Буйнакский старше меня на десять лет, а до сих пор нет жена…
Уллубий и Гамид рассмеялись.
— Стой! Руки вверх! — раздался внезапно резкий окрик из-за кустов, припорошенных снегом.
Все трое встали как вкопанные, сжимая в руках пистолеты. Юсуп, заслонив Уллубия, лихорадочно вглядывался в темноту.
— Спокойно, Юсуп. Первый не стреляй, — тихо сказал ему Уллубий.
Тем временем навстречу им двинулись три темные фигуры. И тотчас же прогремел выстрел: Юсуп не выдержал, нажал курок. В ответ тоже выстрелили. Юсуп упал. Уллубий опустился на колени, стараясь поддержать его, но тело Юсупа безвольно обмякло и вытянулось.
— Бросай оружие! — послышался тот же голос.
— Уллубий, брось пистолет! Я свой тоже кину. У меня их два: авось еще выкрутимся, — прошептал Гамид.
Увидев, что пистолеты полетели на землю, враги вышли из-за кустов и зашли Уллубию и Гамиду за спину. Негромко скомандовали:
— Вперед! К станции!
«Чертовски глупо влопались», — думал Уллубий, тяжело ступая по обледеневшей тропинке. Особенно муторно было у него на душе из-за Юсупа, который остался лежать там, на снегу, истекая кровью.
«Как только выйдем на перрон, — думал тем временем Гамид, — выхватываю браунинг и стреляю в упор, сперва в одного, потом в другого…»
«Интересно, они знают, кого схватили? — продолжал размышлять Уллубий. — Следили за нами? Или это простая случайность?.. Должно быть, все-таки следили… Вот беспечность проклятая!»
Тусклые фонари освещали вход в здание маленького вокзала. При неверном их свете Уллубий и Гамид разглядели новенькие черкески и золотые офицерские погоны своих конвоиров.
Гамид уже собрался было привести в исполнение своя отчаянный план, но не успел. Из здания вокзала навстречу им бежали какие-то люди. Завязалась короткая перестрелка. На головы офицеров обрушились тяжелые винтовочные приклады.
— Уллубий! Гамид! Вы? — крикнул кто-то из нападавших.
Спасителями Уллубия и Гамида оказались делегаты конференции, покинувшие дом Забита часом раньше. По счастью, в пути они приняли решение отправиться к месту назначения не на лошадях, как было условлено, а поездом. Если бы не эта случайность, Уллубий и Гамид вряд ли вышли бы живыми из этой передряги.
— А теперь к поезду! Быстро! — крикнул кто-то из товарищей.
— Нет, не можем — возразил Гамид.
— Почему?!
— Там один из наших остался… Убили, гады!
— Кого?
— Юсупа.
Кинулись туда, где остался лежать бедняга Юсуп. Он был мертв. Они подняли его на руки и понесли к ближайшему жилью.
На другой день, отправив тело Юсупа в его родной аул, Уллубий и Гамид двинулись дальше. На этот раз они решили добираться не на поезде; приятель Забита добыл им верховых лошадей.
Ехали молча. Ни разу за все время пути они не вспомнили о том, что только что были на волосок от смерти. Думали только о нем, о безвременно погибшем юном большевике, заслонившем грудью своего командира.
Резкий ветер дул им прямо в лицо, беспощадно сек лоб и щеки колючей снежной крупой. Но печаль, сжимавшая сердце, заставляла забыть и про снег, и про ветер…
ГЛАВА ПЯТАЯ