— Я совсем забыл тебе сказать: он глуховат. Это его слуховая трубка, — шепнул Коркмасов Уллубию.
Шейх погладил рукой бороду и, прищурив глаза, внимательно оглядел Уллубия. Как видно, особенно поразили его в облике гостя необычные очки без оправы — пенсне.
— Он мусульманин? — спросил шейх у кадия, кивком головы указав на Уллубия.
Кадий, разумеется, не знал, что этот светловолосый гость в необыкновенных очках — тот самый Буйнакский, о котором только и разговоров кругом — и здесь, в горах, и внизу, в долине. Он знал только, что оба гостя — кумыки. А раз кумыки, стало быть, мусульмане. Поэтому он, не колеблясь, собирался ответить утвердительно на этот вопрос шейха. Но Уллубий опередил его. Легко догадавшись о смысле вопроса, он быстро сказал:
— Алхамлуриллах.
Уллубий сызмала знал, что именно этим словом полагается отвечать на такие вопросы. Слово это было чем-то вроде пароля, подтверждающего принадлежность к мусульманской вере. Уллубий произнес его непроизвольно, не размышляя, но, если бы у него и было время на раздумье, он сделал бы то же самое: он не собирался вступать с шейхом в богословские споры. Не для этого он сюда приехал.
Шейх по движениям губ Уллубия угадал его ответ, благодарно кивнул. Обернувшись к Коркмасову, спросил:
— Он тоже большевик?
Уллубий, снова не дожидаясь, пока Коркмасов соберется с мыслями, утвердительно кивнул: да, мол, большевик.
Старик опустил голову.
— Святой отец, — сказал Коркмасов, указывая на Уллубия. — Это Буйнакский!
Кадий изумленно вытаращил глаза. Брови его поползли вверх. Сообщение, видно, произвело на него сильное впечатление. Да и немудрено! Ведь этот Буйнакский, о котором многие, правда, говорили, будто он друг бедноты, известен был как отъявленный безбожник и ярый приверженец русских, то есть гяуров!
Кадий побледнел и в полной растерянности забормотал себе под нос:
— Астаупируллах!
Удивленный поведением кадия, шейх дотронулся до его локтя своими белыми нежными пальцами. Кадий, опомнившись, приложил слуховую трубку к уху шейха и сообщил ему, что гость в странных очках — Уллубий Буйнакский.
— Кто? — Али-Хаджи не понял. А может, не расслышал.
— Буйнакский из Анджи! — повторил кадий. Али-Хаджи нахмурился. Долгим изучающим взглядом глядел он на Уллубия. Но постепенно лицо его все больше и больше прояснялось. И вот уже он совсем перестал хмуриться. На губах появилась прежняя доброжелательная улыбка.
— Коркмас, — заговорил наконец после долгого молчания шейх. — Не обманывай меня, старика. Скажи правду, кто такие эти большевики, которым вы служите?
— Святой отец! Аллах не простит тому, кто посмеет солгать праведнику, — почтительно ответил Коркмасов. — Мы никому не служим. Мы сами большевики. У нас, у большевиков, есть свои убеждения, за них мы и боремся
— Свое учение? — спросил шейх.
— Да, святой отец. Свое учение.
— Чему же оно учит?
— Оно учит, что самая высшая ценность для человека — свобода.
— Свобода для кого?
— Для всех, кто трудится на земле своими руками, не заставляя других работать на себя.
— А ваше учение не запрещает верить в аллаха и исполнять его законы?
— Это личное дело каждого. Каждый волен верить в то, что он считает истиной. И на обычаи народа мы тоже не посягаем.
— Вот шайтаны! Мне говорили, что большевики разрушают мечети,
— Я человек старый и не желал бы на старости лет брать на себя грех, но от души хочу поверить тебе, сыпок, — сказал шейх. — Поклянись именем аллаха, что все, что ты сказал, правда.
— Клянусь, святой отец, — глядя шейху прямо в глаза, сказал Коркмасов.
Уллубий хотел присоединиться к этой клятве, но тут их мирный разговор с шейхом был неожиданно прерван. Внезапно распахнулась дверь, ведущая в смежную комнату, и оттуда вышел Узун-Хаджи. Да, да, сам Узун-Хаджи, ярый сподвижник Гоцинского, полутораметровый коротыш в черной папахе, увитой белой чалмой, в черкеске без газырей, с коротко подстриженной бородкой и пылающими гневом злыми, колючими глазами. Уллубий впервые видел его так близко. При всей своей зловещести нелепая фигура этого карлика была так комична, что он еле удержался от улыбки.
Узнав Коркмасова, Узун-Хаджи так и застыл на пороге.
Коркмасов и Уллубий, хотя и не ожидали встретить здесь своего злейшего врага, учтиво поднялись ему навстречу, чтобы ответить как подобает на его «ассадам алейкум» не заводить же тут, в присутствии шейха, ссору… Однако Узун-Хаджи даже и не подумал поздороваться с ними.