Надо было быть предусмотрительнее, осторожнее… Хотя, разве есть на свете такая осторожность, которая могла бы гарантировать абсолютную безопасность? Да и может ли вообще быть безопасной работа революционера-подпольщика?
Нет, все необходимые предосторожности были приняты. Когда они с Гамидом ехали в Петровск, никто не мог опознать их. Ведь даже Джалалутдин, ждавший их у себя дома, и тот не узнал Уллубия, пока он не снял шапку.
Оказавшись в Петровске, Уллубий инстинктивно, «шестым чувством» опытного революционера-подпольщика ощутил, что прибыл как раз вовремя. Петровск был как пороховая бочка. Оставалось только поднести зажженную спичку к фитилю, чтобы главнейшие бастионы контрреволюции взлетели на воздух.
Напряженность обстановки во всем Дагестане великолепно чувствовали и англичане. Недаром представитель английской военной миссии в Дагестане полковник Роуландсон находился безвыездно в Порт-Петровске, осуществляя постоянную связь с главарями Горского правительства, то и дело требуя новых карательных отрядов для расправы с забастовщиками.
Да, обстановка в Петровске обнадеживала. Но сами условия жизни большого города таковы, что ни о каких попытках создания в подполье вооруженных отрядов не могло быть и речи. Создать и подготовить к решающей схватке мощный военный кулак можно было только в аулах.
Тогда же, в феврале, проведя несколько подпольных собраний и определив вместе с представителями порт-петровских большевиков их ближайшие задачи, Уллубпй с Гамидом и Джалалутдином выехали из Петровска в горные аулы. Были в Дешлагаре, в Левашах. Всюду стремительно и бурно шло формирование партизанских отрядов. Особенно поразил их Чиркей — один из крупнейших и древнейших аварских аулов.
Уллубий не сомневался, что в Чиркее их встретят с радостью. Но действительность превзошла все его ожидания.
Едва только они спешились на площади у мечети, как со всего аула так и хлынул сюда народ. Все население аула, от мала до велика, собралось здесь. Мужчины и юноши явились с винтовками: они был уверены, что Уллубий с друзьями приехали для того, чтобы тотчас же, немедленно вести их в бой.
Партизанский отряд чиркейцев насчитывал около тысячи человек — целый полк!
— Вы славные сыны гор! — сказал им тогда растроганный Уллубий. — Сколько раз орды Гоцжпского были разбиты и отогнаны от ваших ворот! Махач гордился вами. И теперь мы видим, что он гордился вами не зря! Знайте: день решающей битвы с врагом уже не за горами! Близится час, когда вы раз и навсегда сбросите наконец вековое ярмо со своих плеч!
Да, казалось, еще немного, еще одно усилив — и власть будет в их руках. Уллубий был уверен, что совсем скоро они не только очистят от контрреволюционной нечисти весь Дагестан, но и смогут двинуть свои силы па помощь соседним братским народам. Он до такой степени не сомневался, что все именно так и будет, что поспешил заверить в этом товарища Серго и других товарищей из Терского Народного Совета. До сих пор помнит он, слово в слово, письмо, которое он им тогда написал.
«Товарищи из Терского Народного Совета — Бутырин, Булле, Орджоникидзе и другие! Кто из вас остался жив? Я в Петровске, Киров в Астрахани. От нашего общего имени и по поручению Реввоенсовета XI армии сообщаю вам: Петровск и Шура — накануне Советской власти. Нам совершенно необходимо знать точное положение вещей в вашем крае. Где фронт казаков? Правда ли, что Владикавказ занят ингушами? Во всяком случае, держитесь, сколько возможно. Мы послали к вам в апреле месяце гонцов, дошли ли они до вас? С подателем пошлите точные сведения. До нас доходят слухи о взятии Владикавказа советскими частями и многие другие. Если это так, то мы несказанно рады, если слухи остаются слухами, сообщаем вам, что как только мы выступим и займем Шуру и Петровск, то тотчас же двинем наши силы к вам на помощь. Силы у нас солидные. Помощь наша в самое ближайшее время будет реальнейшая.
Председатель Дагестанского областного комитета
РКП(б) У. Буйнакский».
У него было такое чувство, что вот-вот должен пробить самый решительный час его судьбы. И, предчувствуя это счастливое мгновенье, он готов был повторить вслед за Фаустом:
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю…
Да, пожалуй, никогда еще за всю свою жизнь он не был так счастлив, как в эти дни. Лишь одна мысль угнетала его, не давала покоя: Тату… Доколе будет он скрывать, таить от нее свою любовь? То письмо, которое он так и не успел вручить ей во время их последней встречи, пришлось уничтожить: привычка конспиратора не таскать с собой ничего лишнего.