— Что же делать? — в отчаянии спросила Умуят.
— Выход только один, — ответил Булат. — Освободим Буйнакского и ваших двоих из общей камеры — отца Умукусюм и твоего мужа. А на большее сейчас рассчитывать не приходится…
Женщины подавленно молчали. Нелегко было им принять это условие. Ведь товарищам, которые сидели в общей камере, уже успели сообщить, что готовится общий, массовый побег! Они будут ждать, надеяться… Да и как решить, кому уходить, а кому оставаться? Булат сказал, что идет на все только ради Умукусюм, стало быть, тут даже и говорить не о чем: выйти на свободу должен ее отец — Абулав Абакаров. А вторым будет Сайд Абдулхалимов, муж Умуят.
— Вас я знаю и ради ваших готов жизнью рисковать, а ради чужих не стану! — твердо заявил он.
Делать было нечего — не отказываться же вовсе от побега!
Убедившись, что женщины готовы на его условия, Булат попрощался и ушел. Ушла и Умуят: надо было срочно сообщить эту важную новость Коркмасову и Джалалутдину.
Все было учтено и рассчитано до мелочей. У Вейнерского завода ждали два вооруженных всадника, держа наготове оседланных лошадей. Выйдя из ворот тюрьмы, заключенные должны были спуститься в Вейнерский парк, вскочить на коней и вместе с ожидавшими их товарищами скрыться в горах.
Казалось, все продумано и подготовлено так тщательно, что не должно быть ни малейших сомнений в успехе. И тем не менее настроение было тревожное. И у заключенных, готовящихся к побегу, и у тех, кто готовил побег на воле.
Умуят волновалась больше всех. Она непрерывно молилась, прося аллаха послать им удачу.
Она как раз кончала свой вечерний намаз, когда вдруг нежданно-негаданно снова явился Булат. Он старался казаться спокойным, но, когда он закуривал, руки у него дрожали.
— Не беспокойтесь, — сказал он, глядя на лица встревоженных женщин. — Все будет так, как условились. Только…
— Ну? Что же ты замолчал? Говори!
— Хочу поговорить с Умукусюм наедине.
Тату и Умуят вышли. Умукусюм, догадываясь, о чем пойдет речь, тряслась как в лихорадке.
— Ты что дрожишь? — спросил Булат.
— Сама не знаю…
— Вот какое дело, — начал Булат. — В нашем деле, как ты знаешь, замешаны разные люди. Рано или поздно они все равно проболтаются. А уж тогда мне не миновать виселицы. Но ты не волнуйся, я все равно сделаю то, что обещал. Потому что… Потому что я люблю тебя, Умукусюм…
— Верю, Булат, — смертельно побледнев от страха, сказала Умукусюм.
— Если я решусь бежать, ты поедешь со мной? — спросил Булат, испепеляя ее взглядом.
— Поеду, — не задумываясь, ответила Умукусюм. В этот решительный момент, когда все было поставлено на карту и от ее ответа зависела жизнь самых близких, самых дорогих ей людей, она не могла ответить иначе.
— Это я и хотел от тебя услышать, — сказал Булат. — Больше мне ничего не надо.
Он взял в ладонь ее маленькую смуглую руку и поцеловал.
Умукусюм чуть не сгорела со стыда: до этого ей никто никогда не целовал руку, у горцев ведь это не принято.
Медленно, словно хрупкую хрустальную вазу, отпустил Булат руку Умукусюм и тут же, не сказав больше ни слова, щелкнув каблуками, как солдат перед офицером, вышел из комнаты.
— Ну? Что он сказал? Что же ты молчишь! Говори! — обступили Умукусюм вернувшиеся в комнату Тату и Умуят.
Умукусюм рассказала. Закрыв лицо руками, воскликнула:
— Что же будет? Что я скажу ему, если он и впрямь приедет за мной?
— Там видно будет, — сказала Умуят. — Лишь бы только все хорошо кончилось.
Время тянулось медленно, минуты казались часами. Молча сидели женщины на балконе, вглядываясь во тьму. Кругом было тихо, город спал мирным глубоким сном.
Зацокали вдалеке конские копыта.
— Это Булат! — крикнула Умуят. — Умукусюм! Спрячься-ка от греха в сарай! Быстро!
Едва только Умукусюм успела скрыться в сарае, как на пороге появился Булат.
— Все пропало! — крикнул он. — Провал! Полный провал!.. И все из-за него! Ай, что он наделал!!! — В отчаянии Булат стукнул себя кулаком по лбу.
— Что наделал? Кто? Да говори же! — кинулись к нему Тату и Умуят.
— Этот ваш Буйнакский!
В изнеможении опустившись на стул, Булат стал рассказывать:
— Сперва, как было условлено, мой напарник открыл общую камеру. Оттуда должны были выйти двое ваших. Но как только дверь отворилась, всполошились все заключенные. Поднялся шум. Дежурный испугался, что начнется суматоха, и быстро захлопнул дверь. Как я ни пытался уговорить его открыть ее снова и выпустить хотя бы двоих, он ни за что не соглашался. Заладил: «Боюсь! Не хочу, чтобы меня из-за них повесили!» Я хотел было отобрать у него силой ключ от камеры, но он, видно, совсем обезумел от страха. Выхватил пистолет, направил на меня. «Уходи! — кричит. — Стрелять буду!» Ну что тут было делать? Я кинулся к одиночке. Думаю, хоть Буйнакского выпущу… ключ от одиночки был у меня.