Эта ужасная весть вызвала в душе Уллубия такой взрыв отчаяния, что он долго не мог прийти в себя. Сердце разрывалось при мысли о том, что лучшие люди Дагестана, преданные революционеры, ближайшие его товарищи и друзья, погибли. Убиты, замучены палачами. Как хотел бы он в этот трудный час быть там, с ними. Не потому, конечно, что верил, что ему удалось бы предотвратить катастрофу, а потому, что искренне предпочел бы разделить их страшную участь. Горько было сознавать, что он волей обстоятельств оказался в стороне, в безопасности, вдали от родины в этот трагический для нее момент.
Как это всегда бывает с натурами деятельными, горе не расслабило Уллубия, а, наоборот, помогло собраться. Он сел за статью. Он был уверен, что сейчас призыв к немедленной помощи Дагестану прозвучит особенно злободневно.
«Последние известия с Кавказа, — писал он, — гласят: «Дагестан понес большие потери, зверски замучен и расстрелян т. Дахадаев и арестован т. Коркмасов…
Тт. Дахадаев и Коркмасов — старые, известные всему дагестанскому населению деятели. Если подтвердится известие о гибели т. Дахадаева и аресте т. Коркмасова, можно будет определенно сказать: в одном отдаленном, чрезвычайно обездоленном уголке трудовые элементы гор лишились руководителей, лишились подлинных вождей. Социализм, а в последнее время большевизм, в крестьянских массах Дагестана неразрывно сливались с именами этих борцов, хотя ни тот, ни другой не были большевиками, но правильно поняли ход мировой революции и сделались решительными сторонниками Советской власти…
Своевременная помощь советским отрядам, теперь скрывшимся в горах в ожидании движения со стороны Кизляра и Грозного, есть залог утверждения Советов от Самура до Кубани, а затем и освобождения Баку; своевременная помощь дагестанскому крестьянству есть цементирование отсталого и заброшенного Дагестана с Советской Россией; все эти юго-восточные союзы, против которых так неустанно боролись т. Дахадаев и т. Коркмасов, дагестанцам разъяснены, и ими смысл их хорошо усвоен, но без просвета, без ощутимых связей с центром они могут быть раздавлены, и в них надолго может быть убита революционная энергия».
Выходило несколько суховато, но Уллубий сознательно сдерживал себя, сознательно не давал воли голосу сердца, стараясь заглушить его голосом разума. Он твердо знал, что тут нужны не эмоции, а железные, неопровержимые аргументы…
Когда Уллубию передали, что его вызывает для беседы Яков Михайлович Свердлов, он все-таки испытал некоторую неуверенность. В конце концов, не исключено, что Свердлов знает нечто такое, что ему, Уллубию, пока неизвестно. Может быть, он поспешил со своею статьей? Проявил ограниченность? Не сумел взглянуть на проблему широко, с точки зрения интересов всей Советской России, раздираемой гражданской войной?
Уллубий медленно, чуть ли не по складам, перечитал последний, заключительный абзац:
«Будет совершена большая ошибка, если промедлится движение на Терек и дальше на Петровск — Шуру солидно увесистого революционного «кулака». Я уверен, что выражу чаяния и интересы дагестанской бедноты, если скажу: «Побольше внимания Дагестану. Советская Россия не может и не должна нас забывать: мы ждем скорой и решительной поддержки».
Нет, все верно. Он не сомневается в своей правоте. И если бы не всегдашнее его правило тщательно взвешивать каждое слово, выражать любую мысль с предельной осторожностью, он, пожалуй, высказался бы даже решительнее. Дагестан и впрямь на краю гибели. И единственная надежда на спасение — незамедлительная, срочная военная помощь Советской России.
Ровно в двенадцать часов дня, как было ему назначено, Уллубий вошел в приемную Председателя ВЦИК. Секретарша, смуглая черноволосая девушка, похожая на азербайджанку, пригласила его пройти в кабинет, сказав, что товарищ Свердлов уже ждет.
Яков Михайлович, стоя у стола, разговаривал по телефону. Уллубий застыл на пороге, но Свердлов, не прекращая разговора, жестом пригласил его войти и указал рукой на кресло. Стараясь не стучать сапогами, Уллубий неслышно подошел к столу и послушно сел. Свердлов тем временем продолжал телефонный разговор.
— Нет, нет, — возразил он невидимому собеседнику. — Разговоры об ограблении не имеют под собой никакой ночвы. Эшелон с саратовским хлебом вот-вот прибудет в Москву. Я только что получил телеграмму от начальника эшелона товарища Семененко…
Уллубию и раньше случалось видеть товарища Свердлова, но одно дело глядеть из зала на человека, сидящего в президиуме или стоящего на трибуне, и совсем другое — разглядывать его вот так, вблизи, когда отчетливо видна каждая морщинка, и нездоровая желтизна похудевшего усталого лица, и темные круги под глазами, красноречиво говорящие о бессонных ночах.