— В том-то и дело. — Я откинул ногой сломанную ветку. — У нас было слишком большое преимущество. Представляю себе, как разозлился на нас господин Биндинг.
Она рассмеялась.
— На какое-то время, что верно, то верно. Но ведь нужно уметь и проигрывать, иначе нельзя было бы жить.
— Это уж точно…
Возникла пауза. Я посмотрел на Ленца. Однако последний романтик только склабился да подергивал носом; помощи от него ждать было нечего. Шумели березы. За домом кудахтала курица.
— Чудесная погода сегодня, — сказал я наконец, чтобы прервать молчание.
— Да, великолепная, — согласилась девушка.
— И такая мягкая, — добавил Ленц.
— Просто на редкость, — продолжил я.
И снова разговор зашел в тупик. Девушка, должно быть, считала нас изрядными болванами, но мне при всем желании больше ничего не приходило в голову. Ленц стал принюхиваться.
— Печеные яблоки, — сказал он с чувством. — Кажется, тут подают к печенке еще и печеные яблоки. Вот уж поистине деликатес.
— Несомненно, — подтвердил я, мысленно проклиная нас обоих.
Кестер и Биндинг вернулись. За эти несколько минут Биндинг стал совершенно другим человеком. Он был, вероятно, одним из тех автомобильных маньяков, которые испытывают истинное блаженство, когда встречают специалиста и могут с ним поговорить.
— А не поужинать ли нам вместе? — спросил он.
— Ну разумеется, — ответил Ленц.
Мы вошли в ресторанчик. В дверях Ленц подмигнул мне и показал глазами на девушку.
— Слышь, такая вот с лихвой окупит не только одну твою танцующую старуху, но и все десять.
Я пожал плечами:
— Может быть. Но что ж это ты предоставил мне одному заикаться?
Он засмеялся.
— Надо же и тебе когда-то научиться, детка…
— Нет уж, учиться у меня больше нет ни малейшей охоты, — сказал я.
Мы последовали за остальными. Они уже сидели за столиком. Хозяйка как раз подавала печенку и жареную картошку. Для начала она принесла также большую бутылку пшеничной водки.
Биндинг, как выяснилось, за словом в карман не лез. Просто поразительно, сколько всего он знал про автомобили. А уж когда он услышал, что Отто принимал участие в гонках, его расположение к собеседнику перешло все границы.
Я пригляделся к Биндингу внимательнее. Это был тяжеловатый, крупный мужчина с густыми бровями на красном лице, немного хвастлив, немного шумен и, по-видимому, добродушен, как человек, которому везет в жизни. Нетрудно было себе представить, как вечерами, прежде чем лечь спать, он чинно, с серьезным достоинством разглядывает свою физиономию в зеркале.
Девушка сидела между Ленцем и мной. Она сняла пальто и оказалась в сером английском костюме. На шее у нее был повязан белый платок на манер любительницы верховой езды. В свете лампы ее шелковистые каштановые волосы отливали янтарем. Плечи очень прямые, но чуть выпирающие вперед, руки тонкие, длинные, скорее костлявые, чем мягкие. Лицо узкое и бледное, однако большие глаза придавали ему выражение силы и страстности. На мой вкус, она была очень хороша, однако дальше этого мысли мои не шли.
А вот Ленц полностью преобразился. Теперь он был огонь и пламень. Его желтый чуб сверкал, как хохолок удода. Благодаря фейерверку острот он вместе с Биндингом царил за столом. Я же был вроде пустого места и напоминал о своем существовании, лишь передавая тарелку или предлагая сигарету. Или чокаясь с Биндингом, что приходилось делать довольно часто. Внезапно Ленц ударил себя по лбу.
— А ром?! Робби, тащи-ка сюда наш ром, ром ко дню рождения!
— Ко дню рождения? А что, у кого-нибудь из вас день рождения? — спросила девушка.
— У меня, — ответил я. — Меня уже целый день этим донимают.
— Донимают? Стало быть, вам не хочется, чтобы вас поздравляли?
— Отчего же? Поздравления — дело совсем другое.
— В таком случае желаю вам всего самого доброго.
На один миг ее рука оказалась в моей, и я почувствовал ее теплое и сухое пожатие. Потом я вышел за ромом. Ночь над маленьким домом стояла огромная, молчаливая. Кожаные сиденья нашей машины покрылись влагой. Я остановился, глядя на горизонт и любуясь багровым заревом над городом. Я бы с радостью постоял и еще, но Ленц уже звал меня.
Биндинга ром подкосил. Это выяснилось уже после второй рюмки. Шатаясь, он вышел в сад. Мы с Ленцем встали и подошли к стойке. Ленц потребовал бутылку джина.
— Великолепная девочка, а? — сказал он.
— Не знаю, Готфрид, — ответил я. — Не рассмотрел толком.