— Это Щербатый Нусьо. — говорю я. — Мне не удалось узнать его сразу.
— А вы знали его до этого? — спрашивает Пумс.
— Знал в роли кельнера в баре «Под Балконами». Но знаешь, кельнера не так просто вспомнить за пределами ресторана или бара. Я всегда видел его в белой куртке и, как ты понимаешь, живого. В обычной одежде и мертвого я не узнал его и только позднее вычислил, что это он.
— Интересно, откуда он взялся здесь? — говорит Пумс.
— Действительно, интересно, — поддерживаю я. — Во всяком случае вошел сюда он собственными ногами, и только здесь был убит за портьерой, где и лежит до сих пор.
— Откуда вы знаете?
— В портьере есть отверстие на высоте примерно метр двадцать от пола. Нусьо прятался за портьерой, через портьеру получил пулю в левый бок, прямо в сердце, упал, опираясь о дверной косяк, и остался в полулежачей позиции.
— А кто стрелял в него?
— Именно это хотелось бы узнать и мне. Дама в черном должна иметь с этим что-то общее.
— Может быть, это она застрелила его?
— Может, но в таком случае, кто застрелил ее?
— Убила его, а потом покончила жизнь самоубийством, — предлагает свой вариант Пумс.
— И после самоубийства отнесла револьвер обратно в ящик стола? Пумс, ты несешь околесицу.
— Револьвер мог отнести кто-нибудь другой.
— Действительно, но кто? И почему все это должно было произойти в моей квартире? Можешь ответить на это?
— Нет, вряд ли, — говорит Пумс.
— Но, может быть, ты сумеешь ответить мне на другой вопрос: зачем ты украла помаду?
Пумс краснеет и отворачивается.
— А как вы узнали? — спрашивает она.
— Это не важно. Зачем ты украла ее?
— Я сама не могла бы купить такую дорогую помаду, — пытается оправдаться Пумс. — А Нина сказала мне, что я должна быть элегантной, если хочу остаться работать у вас.
— Нина дура, а ты поступила отвратительно, и мне стыдно за тебя.
— Я больше не буду, — плачет Пумс. (Слезы Паскаль Петит в «Обманщиках».)
— Хватит лить крокодиловы слезы и распрощайся с помадой, она вернулась туда, откуда ты стащила ее. И прими телефон. Слышишь, звонит.
— Не туда попали, — говорит Пумс в трубку. — Это бюро адвоката Эдварда Риффа, никакого Монти тут нет. Выхватываю трубку у нее из рук, говорю: «Алло».
— Почему отвечают, что тебя нет, когда ты есть? — журчит в телефонной трубке голос почтенного Густава Кокача, псевдоним: Стэн В. Мелтон.
— Что тебе? — спрашиваю я.
— Всю ночь думал над тем, о чем мы вчера беседовали в машине, и не убежден до сих пор, — заявляет Густав.
— А какой ты видишь иной выход? — осведомляюсь я.
— Цианистый калий, — отвечает Густав.
— Цианистый калий — это не практично, — возражаю я. — Во-первых, его сложно раздобыть, это потребовало бы дополнительных осложнений. Во-вторых, как подать это так, чтобы создать видимость того, что тетка сама воспользовалась им с целью покончить счеты с жизнью? Я бы не советовал тебе останавливаться на этом варианте.
— А мне кажется, это все же лучше, чем газ, — пытается сопротивляться Густав.
— Но мой способ надежней, никто не подкопается, — убеждаю я его. — Сначала ты приглашаешь тетку на ужин и добавляешь снотворного в ее бульон, потом прокрадываешься в ее квартиру и открываешь газ на кухне, прилегающей к ее спальне. Потом отправляешься домой и почиваешь на лаврах, так как остальное уладят за тебя другие. Включая и официальное подтверждение самоубийства на почве несчастной одинокой старости. Все олл райт, чего тут капризничать?
— Капризничаю потому, что такой вариант не предусматривает алиби для меня: Я должен иметь алиби, иначе меня посадят. От алиби, которое ты предлагал мне вчера, я далеко не в восторге.
— Могу предложить тебе более привлекательное: ты сговариваешься с приятелем и проводишь с ним в пьянке всю ночь, не расставаясь ни на секунду.
— Если ни на секунду, то как я заберусь к тетке и открою газ?
— Ты таскаешь его по разным ресторанам, и между прочим заезжаете в какой-нибудь, расположенный поблизости от теткиного жилища. Идешь в туалет, через заднюю дверь выскальзываешь на улицу, в пару секунд делаешь все, что нужно, у тетки и через туалет же возвращаешься в зал ресторана. Предельно просто.
— Но неприемлемо. Я не могу показаться ни в одном ресторане поблизости от теткиной квартиры. Это исключается. Придумай что-нибудь другое.
— Как только мне придет что-нибудь в голову, я позвоню, — обещаю я и кладу трубку. Замечаю, что мои аргументы в беседе с Густавом произвели на Пумс огромное впечатление.
— Как видишь, я могу считаться самым гениальным адвокатом в мире, — объясняю я ей. — Другие только после свершившегося стараются вытащить своих клиентов из болота, в которое они вляпались, я же, наоборот, сначала продумываю за них преступление, с тем, чтобы потом никто не смог обвинить их в нем.
— Вы шутите, — неуверенно возражает мне Пумс.
— Густав самый настоящий преступник, он свершил целый ряд чудовищных повестушек, не говоря уже о сотнях идиотизмов, которые выпускает в свет под маркой «Синей библиотеки».
— Чем занимается этот господин? — спрашивает Пумс.
— Он является директором Издательства детективной литературы. Выпускает также журнал «Детектив» и серию криминальных повестей, знакомую тебе «Синюю библиотеку». Многие из этих повестей он породил сам, причем я лично принимал в этих родах самое деятельное участие. Я юридический советник Издательства.
— Вы что, придумываете для них темы?
— Нет, в основном, я исправляю фактические нелепицы, которыми их продукция так богата. Конечно, я могу заметить, может быть, одну несуразицу из сотни. Ты догадываешься, наверно, что никто не в состоянии прочесть весь тот вздор, который Издательство направляет в печать.
— Я хотела бы помочь вам, — сочувствует мне Пумс, — но не очень ориентируюсь в этом жанре. Мне больше нравятся книжки о любви.
— Да ладно, я и не ожидал от тебя никакой профессиональной помощи. Но, по крайней мере, ты могла бы не говорить по телефону: «Это бюро адвоката Эдварда Риффа». Откуда это пришло тебе в голову?
— Но ведь это ваша фамилия?
— Рифф, но не Эдвард. Эдвард Рифф умер. Он был моим отцом и выдающимся адвокатом, но скончался уже шесть лет назад.
— А как зовут вас?
— Можешь обращаться ко мне «господин Монти».
— От какого имени это происходит?
— Я предпочел бы не говорить на эту тему. Мои родители отличались незаурядной фантазией при выборе имени для меня. К счастью, второе имя у меня обычное — так что я подписываюсь, как правило, Одекер М.Рифф. Выучи, пожалуйста, это наизусть, а я выйду минут на пятнадцать.
Спускаюсь в бар, усаживаюсь за столиком у окна, киваю кельнерше.
— Вы были правы, — говорю я ей. — Этот Антони Пилц действительно уголовник. По кличке Щербатый Нусьо. Полиция разыскивает его.
— А когда его найдут, получу ли я обратно свои деньги? — спрашивает кельнерша.
— Сомневаюсь. Думаю, что Нусьо потратил их на фальшивые документы, он ведь укрывался, а фальшивые документы стоят недешево.
— Прохвост, — говорит кельнерша.
— О мертвых — либо ничего, либо хорошо, — изрекаю я на латыни, заранее уверенный в том, что кельнерша не сумеет оценить всю глубину моей мысли.
— А вы ничего не припомнили о даме в черном? — спрашиваю я снова.
— Припоминаю одну такую, она сначала звонила, а потом заказала себе салат, но не знаю, та ли это, которая вас интересует, — роняет кельнерша.
Вынимаю из кармана черный шелковый шарфик в белую клетку, который я снял с шеи покойницы на балконе у седовласой соседки, так как боялся, что при транспортировке трупа на соседний балкон, шарфик соскользнет на улицу. При виде шарфика лицо кельнерши проясняется.