Не сбавляя скорость Ерохоин лихо развернулся на повороте едва не задев припаркованную машину.
-Генерал, вы пили?– спросил президент.
Удивительно трезвым голосом тот откликнулся: –По другому было нельзя.
Пётр Сергеевич молча пытался вспомнить были ли у генерала дети. Без толпы референтов и секретарей вспоминать оказалось на удивление сложно. Дети у Ерохина точно были, но сколько и какого возраста – вот вопрос.
-Генерал, все пропали?
Стиснув зубы Ерохин ответил: –Без следа.
С заднего сиденья подал голос профессор: –Собственно это не совсем верно: остались например мы с вами.
Его перебил Аксенов неожиданно закричавший: –Отвезите меня домой. Не хочу ехать на красную площадь.
Крякнув от удивления, Ерохин немного притормозил: –Куда?
-Я должен собрать вещи, проверить свои счета, найти паспорта.
-Совесть свою найди– подумал президент. Останавливая поток вопросов генерала, произнёс: –Высадим Романа Михайловича где ему будет угодно и потом на красную площадь.
Легко и быстро несётся машина по пустым московским улицам. Любо разьёжать стирая покрышки на резких поворотах и нестись не обращая внимание на ограничение скорости.
Пётр Сергеевич включил радио. Пробежавшийся по доступным частотам умный приёмник известил людей, что большинство станций молчат. Президент перешёл на список ведущих вещание. В наполненном перегаром салоне зазвучала легкомысленная песня: девушка пела о девушках на тропических островах. Иная станция – иная песня. И ещё одна. Когда из приёмника послышался уверенный голос диктора три пары глаз (разомлевший в тепле Аксенов успел заснуть) с надеждой впились взглядами в тонкую пластинку радиоприёмника.
Диктор говорил о каком-то футбольном матче. Комментировал действия игроков, не забывая отпускать ехидные замечания.
-Ничего не понимаю, какой удар по воротам?
-Старая запись– буркнул Ерохин –Вчера играли. Дистрофики: продули три к одному.
Пётр Сергеевич вернулся на предыдущую станцию. Песня о тропических островах окончилась и началась новая. Молодой, женский голос звал «лети ко мне голубь». Они и летели по свободным улицам. Разбрасывая из под колёс снежную крупу. Оставляя позади себя след – пару извилистых полос. Молчали. Слушали песню. Только сопел во сне Аксенов. Ниточка слюны стекала у него на подбородок.
Машина остановилась не въезжая во внутренний двор сталинской высотки. Словно большой, чёрный зверь замер у входа в пещеру. Лоснится блестящая шкура. Еле слышно урчит на холостом ходу мотор.
Аксенов не спешил бежать к себе, проверять счета, рассовывать по карманам паспорта, искать подевавшуюся куда-то совесть. Одиночеством и беспокойством веяло от обычно многолюдной, а сейчас совершенно пустой улице. От вздымающего к небесам дома, чем-то опасно похожего на старинный замок из сна. Одиночеством и, пожалуй, какой-то скрытой угрозой.
-Приехали– повторил Ерохин.
-Сам вижу– Аксенов осматривал улицу через стекло не торопясь покидать тепло салона.
-Знаете– обратился он –Вам тоже следует собирать вещи. Не сегодня, так завтра миротворческие силы ступят на улицы Москвы. Я практически уверен, что это произойдёт уже сегодня, может быть через несколько часов.
-Роман Михайлович, вы выходите или отправляетесь с нами на красную площадь?– поинтересовался президент.
-Выхожу– решился Аксенов. Из открытой двери подуло холодом, заставив снявшего верхнюю одежду министра науки поёжится.
Держа дверь открытой, Аксенов неуверенно, и вместе с тем агрессивно, сказал: –Ненужно ничего делать. Только собраться и ждать.
-Закройте дверь, холодно– ответил Пётр Сергеевич.
Автомобиль рывком сорвался с места. В заднем стекле можно было наблюдать одинокую фигурку стоящую с опущенными руками и провожавшую их взглядом. Потом дорога свернула. Это был последний раз, когда Пётр Сергеевич видел Аксенова.
-О каких миротворцах зашёл разговор?– спросил генерал.
-Бред– пояснил Пётр Сергеевич. А сам подумал, что и он тоже скорее предпочтёт доживать остаток жизни в комфорте на западе, чем скитаться по постепенно разрушающейся без человеческого присутствия Москве. От подобных мыслей становилось кисло во рту, как если бы долго держать под языком кусочек железа. Нападение или катастрофа? Война или стихийное бедствие? Он не мог выбирать между возможными причинами случившегося и это было хорошо. В глубине души президент сознавал, что сделал бы неправильный выбор. И от саднящего, точно крохотный порез между пальцами, знания становилось неприятно и кисло во рту. Впрочем и семья и окружение президента в один голос назвали бы его выбор «правильным». Как хорошо, что он не мог выбирать.
Желая смыть кислое послевкусие внезапного сеанса самоанализа, Пётр Сергеевич поинтересовался: –Что там за штука, на красной площади?
Глава3
Штука оказалась облаком необычайно плотного тумана время от времени переливающего всеми цветами радуги, отчего красные стены кремля и закрученные купала храма Василия Блаженного казались бледными, точно сделанными из дешёвой, серой бумаги. Разумеется, туман был вовсе не туманом. Как доказал Петру Сергеевичу Колмогоров: –Туман не переливается, а если переливается то это уже не туман.
Облако имело примерно форму сферы радиусом двенадцать-пятнадцать метром, где-то на пятую часть утопленную в землю. Ближе к краям туман становился прозрачным, иной раз выбрасывая отростки до полуметра и втягивая их обратно. В центре облака неизвестная субстанция уплотнялась. Разглядывая невесть что, возникшее за ночь на красной площади, президент заметил: переливы радужного сияния начинаются именно в центре облака, почти мгновенно захватывая весь его объём и также мгновенно прекращаясь.
Не смирившийся, а скорее принявший исчезновение людей за данность, Пётр Сергеевич с удивлением увидел, что красная площадь заполнена людьми. То есть заполнена только по сравнению с пустыми улицами города. Но сотни полторы человек здесь находятся точно. И каких человек! Здесь были главы министерств. И председатель правительства – юркий, маленький, в шапке натянутой по брови и два его заместителя. В пляшущей вблизи облака фигурке одетой в белое и золотое, Пётр Сергеевич узнал патриарха Московского и всея Руси Алексея.
-Похоже весь правительственный аппарат здесь– подумал Пётр Сергеевич –Наверное я всё-таки сошёл сегодня ночью с ума. Как могло случиться, что все люди исчезли чёрт знает куда, а правительство осталось?
Их заметили. Перед отъездом Ерохин сказал, что поехал за президентом и сейчас министры и заместители выходили из машин где сидели в тепле ожидая невесть чего. Патриарх Алексей прервал молитву и энергично потерев одну о другую озябшие руки двинулся навстречу.
Из открывающихся дверей работающих на холостом ходу машин поднимался пар. Так же как от дыхания взволнованной толпы, обступившей Петра Сергеевича.
-Господин президент, что-нибудь известно?
–Господин президент, я звонил в Санкт-Петербург, в Новосибирск, нигде не берут трубку!
Он поднял руки успокаивая людей: –Кто-нибудь знает о происходящем за рубежом?
Над площадью воцарилось молчание. Тонкие струйки пара поднимались от собравшихся вместе руководителей большой страны. Закутанные в тёплые одежды животы, руки в толстых перчатках. Сегодня они чувствовали растерянность больше чем когда либо. У всех пропали семьи. Вся прошлая жизнь исчезла без следа. Правда пока ещё они не желали понимать и принимать этого.
-Что скажите отче?
-Нужно молиться
Зацепившийся рукавом за ручку открывания стекла, Колмогоров тщетно пытался выйти из машины. Не преуспев в единоборстве с собственной одеждой, седой профессор вернулся в салон и оттуда, через открытое окно, внёс предложение: –Можно выйти в сеть и оценить масштабы произошедшего.
Члены партий и фракций переглянулись между собой. Такая простая мысль. Сей же миг в руках президента оказался планшет. Остальные окружили плотной толпой. В шею дышала Ирина Александровна, министр культуры. Судя по ядовито-розовому оттенку это с её планшета он пытался выйти в интернет.
Генерал помог Колмогорову освободить рукав. В окружившую президента толпу было уже не пробиться, поэтому министр науки стал смотреть по сторонам. Он первый увидел как таинственное облако замерцало интенсивнее чем раньше. Волны света будто поднимались из центра, расходясь к краям. Министры оглянулись на предупреждающий крик профессора. Ерохин целился из большого пистолета в пульсирующее светом облако. Генерал дрожал крупной дрожью, но ствол держал ровно.