– Из тебя типично женские словечки посыпались! Ты никогда так не разговаривала. Я как-то статью твою читал, о женском языке. Точно: молочко, курочка, кашка, бульончик, творожок, сметанка. Так ласково и вкусно звучит! Целую неделю не ел! Вкусно! И вот я сыт, и вот я рад, – напевает он.
– Как с малым ребёнком с тобой засюсюкала! Не думала, что ты мои статьи почитываешь! И сурок твой с типично женским языком при тебе, хочешь сказать?
– Много лет назад мне так хотелось попасть в эту квартиру! – Переводит Марлен разговор в другое русло.
– Мечте твоей суждено было исполнилниться. А дальше что? Что ты прибедняешься? Мы ведь здесь останавливались, когда на каникулых привозили Дану и Жаника, чтобы показать им столицу! Три раза! Два раза на зимних, и летом. Кстати, я тебе письмо на мэйл сбросила. Не читай его, хорошо?
– Может, нам стоит вместе его прочитать? Камень из жёлчного пузыря исчез, теперь нужно, чтобы у тебя и у меня камни с сердца свалились. У тебя он очень увесистый!
– Давай не сейчас, не сегодня.
Иду в ванную и пугаюсь своего отражения в зеркале: лицо одутловатое, глаза зарёваные, красные, как у вампира, нахлебавшегося кровушки, опухший нос картошкой, скорбные морщинки у уголков рта появились... Одним словом – урода, если по-польски! Надо будет срочно у массажистки побывать! Не дело это! Где вы, мои эстрогены? Я-то ещё гордилась, что мужики на улице на меня засматривались! А они меня, чучело азиатское, просто жалели, оказывается...
Облачаюсь в пижаму. Возвращаюсь. Уже не могу сохранять свой неприступно гордый и независимый вид. Два слегка потрёпаных сапога – замечательная пара! Я сдалась. Провела кончиками пальцев по его колючей щетине, погладила нежно брови и виски, дотронулась до густой поросли кудрявой гривы. Морщинки, как солнечные лучики, в уголках глаз, синяя тень под глазами, серебристые волосы на висках. Осунулся. Но это всё ему идет, не портит. Такой родной, весь напряженый, твердый, будто из гранита.
Тебе нужно лечь спать. В Алма-Ате уже 12 ночи. Иди, прими душ, постель готова.
– Посиди со мной! Полежи рядом!
– Я поняла, что несуразно себя вела, совсем как глупая девчонка. Но ... -
Умеет он так всё повернуть, что я теперь чувствую себя немного виноватой! Вот зачем я оправдываюсь?!
– Не менее нелепо вёл себя я, совсем как неразумный мальчишка. (Что это с ним?! Он ведь никогда до последнего не сдаётся! Всегда прав!)
– Самое главное, чтобы наш мальчишка не узнал, какие дурные выбросы произошли у его сумасшедших родителей!
– Он был бы на твоей стороне! (Это правда! Для сына я святая, всегда правая, самая лучшая!) Помнишь, какой показательный трибунал он устроил, когда разводились родители его друга?
– Знаешь, почему измена страшнее смерти? После смерти – тишина, покой, забвение, умиротворение, а после измены нужно собирать кровавые куски, на которые тебя изорвали, наверно, чтобы скормить диким зверям, надо соединять их, заживить, чтобы до смерти ещё суметь дошагать, сначала переделав все свои земные обязанности. А чем бы я могла заглушить дикую боль, которая от старых ран временами накатывает? Любовниками до упоения, работой до отупения, социальными сетями до умопомрачения, вступлением в какую-нибудь секту, прикладываясь к бутылке не только в выходные дни до забытья?
Глава 32. Борец за справедливость
Глава 32
Борец за справедливость
Еще бы не помнить! Ребёнок учился тогда в первом классе. Он пришёл из школы в слезах. Его одноклассник и лучший друг Денис переживал драму: разводились родители. Любовница отца забеременела, и он решил оставить семью. «Представляешь, он бросает нас ради ребёнка, которого он ещё в глаза не видел! Значит, он притворялся, что любит меня и маму!» – поделился несчастный мальчик с моим сыном.
Отец Дениса оказался ещё тем мерзавцем! Как это можно было открытым текстом сказать семилетнему мальчику, что ни его и ни его мать он никогда не любил, потому что вынужден был жениться и жить с ними по принуждению. Только теперь с любимой женщиной он понял, что такое ждать желанного ребенка. Он не будет платить за карате, пусть мать выкручивается и выкраивает деньги из алиментов. Не сумеет, так обойдется и без какого-то карате. И он уверен, что сын, когда повзрослеет, станет мужчиной, сможет понять отца и не будет держать на него зла и обиды.