В приятной истоме в его объятиях я на всё согласна. Я его люблю и верю, что и он меня любит – тоже так же, что вполне достаточно, или, быть может, даже сильнее.
Навестили мы своих московских друзей, пошатались по Москве и вернулись в родной город, мирные и влюблённые.
– Что означали твои взбрыки? – тихо поинтересовалась у меня мама, когда мы в первую очередь заглянули к ним, чтобы оставить наши подарки и подарки московских друзей, предназначенные им.
– Удалось Чипу и Дейлу помочь друзьям? – с ехидством в голосе спросила нас дочь, подозрительно на нас поглядывая.
Вдруг меня осеняет: уж больно я сердобольная! Больная на голову и сердце! Человеколюбивая! Совсем не «кривожадная», как меня называла моя маленькая дочь, когда не была готова выслушивать мою нравоучительную лекцию. («Ты кривожадная! Я ухожу жить к своей золотой маме!») Что я не успела в Москве сделать? Мне нужно было бы свои яйцеклетки сдать куда следует и заморозить, чтобы сохранился на Земле для науки вид «дура круглая». Надо было его немного помурыжить, помучать, покапризничать. Боком мне папино мужланское воспитание оборачивается. Нет во мне ничего кошачьего – мягонького, но с острыми коготками. Как мужичка, что думаю, то и брякаю в лицо. Всё у меня квадратно-гнездовым способом! Действую по первому же позыву.
А в женщине должна быть загадочная тайна, так называемая изюминка. Вот мамуля моя – это кексик с изюмом! Сиди и ковыряйся до вечера! Во мне же этот сухофрукт начисто отсутствует!
Выходим из мамы-Даниной квартиры. Открываю дверь своей девичьей квартирки, захожу туда и быстро захлопываю дверь. Он не успевает зайти, растерян. Громко спрашивает:
– Ты сюда надолго?
– Иди к себе! Я ещё здесь поживу недельки две-три.
– Я же не виноват! Ты ведь убедилась, – голос как у первоклассника. – И в квартире нашей хлоркой пропахло!
– Жить и вести себя всё-таки надо так, чтобы потом не было мучительно больно и стыдно за бездумно совершённые поступки! Ты помилован, но осадок-то на дне бокала остался! – голосом строгой наставницы назидательно произношу я.
– Не дури!
– Пока-пока!
– Когда ты успела стать такой стервой?!
– Собака бывает кусачей только от жизни собачьей.
Повой, повой, повой на луну, милый мой! Откуда-то взялись чувство мелкого и мстительного удовлетворения, маленькая, но торжествующая радость. И вообще мне хорошо! Схватку с жизнью достойно выдержала: без инсульта!
Расслабляюсь. Московские подруги надарили много всяких разностей для красоты, пообещав первое место на конкурсе за звание красавицы Евразии, не меньше. Скраб понравился, ласковый, соль для ванны приятная. Накладываю на лицо маску. Она зеленая, с отверстиями для глаз и рта, плотно прилипает к коже лица. Если не позеленею, то хороша точно буду. Прилегла в маске с книжкой в руках на диван.
Глава 34. Карлсон вернулся
Глава 34
Карлсон вернулся
Непонятный шорох на балконе. Пугаюсь, со шваброй наперевес бросаюсь к балконной двери. За ней человек! Марлен собственной персоной! Ненормальный! Вспомнил молодость! Не хватало только, чтобы с воем и слезами соскребать его останки с асфальта и замывать мокрое место!
Он тоже пугается. С ужасом смотрит на меня. С трудом раздвигая губы, я прошлёпала ими:
– Тебя каким ветром занесло?
– Ты же живёшь на семи ветрах! Откуда бы ветер ни дул – к тебе заносит.
– Надо бы застеклить балкон, чтобы перекрыть доступ всяким залётным Карлсонам! Ну, заходи, коль прилетел! Плюшек захотел что ли?
– Это точно! – снимает с моего лица чудодейственное средство. Не дал мне доделаться первой евразийской красавицей!
Конечно, это, оказывается, я сорю глупостями налево и направо! Неприятные вещи он будто бы и не слышит или интерпретирует их по-своему. В руках у него маленькая бархатная коробочка. А в коробочке обручальное кольцо с вкрапленными бриллиантиками.
– Пора менять старое украшение, моя окольцованная птичка! Оно у тебя от времени истерлось, блеск и лоск потеряло.
Потом всё повторилось – как 25 лет назад. Почти как тогда. Так же азартно, только не так судорожно и нахраписто, намного изысканней и утонченней.