– Мы же сколько раз были с тобой в бане! Ты только в глаза мне смотрела? И в постели мы с тобой каждую ночь не в скафандрах!
– Я же видела только тебя, других же мужчин не было, чтобы сравнивать! И как-то не было надобности узнавать разницу между обрезаным и необрезаным самцом.
– Железная логика! Кому-то это рассказать, у него будет заворот кишок от
дикого смеха.
– Похихикай со своими верными друзьями и попроси их прислать мне фото их мужских достоинств в разных состояниях! И чтобы не забыли написать, обрезан или не обрезан.
– Договорились, солнышко, – прекратил зубоскальство мой развесёлый супруг, ловко уклонившись от прямого ответа на мою реплику. – Родителям скажем, что нам нравится имя Жан, а обрезание отложим до того момента, когда ребенок поймет его смысл.
Жан был моим сынулей, и когда вырос, именно со мной он делился своими секретами. Бакалавриат он закончил в Германии. И нужно же было произойти тому, что встретился случайно в Дрездене с французской девчонкой! В картинной галерее. В зале французской пастели. Возле Лиотаровской знаменитой «Шоколадницы». Вспомнил мои слова, что этот шедевр произвел на меня даже большее впечатление, чем «Сикстинская мадонна», что я испытала настоящий экстаз, когда мне показалось – девушка живая, поднос подрагивает в ее руках. Первым долгом нашел этот зал. Зашёл. А перед «Шоколадницей» Лиотара застыла хрупкая девушка. Глаз оторвать от картины не может.
– Так на тебя, мамуль, похожа!
Ну да! Прямо моя рыжеволосая копия! Влюбился.
– Совсем как папа в тебя – с первого взгляда и навсегда! Это судьба, мамуля! Если бы ты мне с таким восторгом об этом зале и девушке с подносом не говорила, я бы в этот зал и не пошел!
Юная француженка оказалась не такой вредной, как я. Они сразу же познакомились.
– Как хорошо, что ты заставила меня учить французский! Оказалось, твоя подруга Майя мне хорошее произношение поставила, и лексический запас у меня очень приличный! Ты мой добрый ангел!
Страдал. «Вдруг я ей не так уж и сильно понравился? Тебе ведь папа тоже не сразу понравился?» При каждом разговоре по телефону говорил о ней. В каждом письме писал, какая она, Аннет, замечательная, удивительная, милая, трогательная, добрая, особенная, безупречная, бесподобная. Ради нее он готов горы свернуть! И чем-то она напоминала сыну меня: так же морщит носик, так же всплекивает руками, когда пугается, так же наклоняет голову, когда внимательно слушает. «Сынуля, горы не для того тысячелетия стоят, чтобы ты их разворотил! Не забывай просто делать для нее всегда что-то нужное, полезное, приятное, чтобы она чувствовала постоянно твое внимание, тепло, понимание, любовь. Только не говори ей никогда, что она похожа на меня, а то она меня возненавидит! Все девушки считают, что они особые, особенные, ни на кого не похожие, единственные в своем роде.»
Он ездил к ней, она приезжала к нему. Когда я была в Берлине, она гостила у него, и мы понакомились. Милая девочка, очаровательная, воспитанная, неискушеная, непорочная. Ей повезло, что ее полюбил мой сын! Он у меня замечательный, удивительный, умный, добрый! Может, и наоборот, моему сыну повезло. Плохо лишь, что она француженка. Она ведь не переедет в Казахстан! Да и что хорошего сейчас в Казахстане?
– Аннет завтра будет моей! Я буду у нее первым! Как мне вести себя, мама? У меня еще никогда не было девственниц, – взволнованно спрашивал он по телефону, позабыв, что у меня три часа ночи.
– Сынуля, самое главное – будь осторожным и нежным. Не жди от первого раза слишком многого. Девочке страшно, она боится боли. Подольше ласкай, чтобы была расслабленной, если будет очень больно, то спроси, не отложить ли остальное на следующий раз, когда она придет в себя. Будь внимательным к ней, не иди на поводу своих эгоистичных мужских инстинктов. Не действуй никогда нахрапом.
А вот когда у него в постели успели недевственницы побывать?! Об этом он мне не сообщал. И от меня у него были тайны, выясняется. Или не хотел делиться не очень важными для него событиями? Не хотел расстраивать? Но ведь самые первые отношения с девушкой, пусть даже не девственницей, разве это не важно для юноши? Странно... Может, отцу говорил? Но Марлен в тот же день рассказал бы мне.