— А можно ли жизнь подчинять страстям? — возразила моя собеседница.
Осуждения в этом не было, но было сознание полного своего превосходства.
ГЛАВА 6
Трофимов не чувствовал или не хотел чувствовать себя старым, не желал никаких привилегий возраста. И на прогулке, и в споре с ним было легко и просто — вел себя на равных. И спутники или собеседники действительно забывали о его годах.
Пожалуй, только однажды показал стариковскую слабость. В Ореанде полез вместе со всеми на скалы, и здесь ему стало плохо: сердце. Лиза заметила это первой и ринулась на помощь, рискуя сломать себе шею. Общими усилиями спустили, уложили на траву, дали лекарство. Уже через несколько минут он говорил: «Успокойся, Лизочка, на тебе лица нет». И не понять было, кто же тут болен.
Это было совсем недавно — в мае сорок первого, и это было так давно — до войны…
За спиной, может быть, кто-нибудь над ним и подтрунивал, но в компании никто не ощущал бремени его возраста. А сейчас Николай Степанович Анищенков, сам отец семейства и не молодой уже человек, чувствовал себя перед встречей с Трофимовым как мальчишка: надо было что-то объяснить, в чем-то оправдаться. И шел ведь для этих объяснений и оправданий, хотя себе самому говорил, что идет ради доброго дела.
А может, и вправду единственно ради него — доброго дела? Ведь объяснения и оправдания имеют смысл только тогда, когда у человека есть будущее. А собственное будущее Николай Степанович увидел в показавшемся вещим сне.
В этом сне он бежал от смертельной опасности по горной тропинке. Бежал, как бегут вниз, едва успевая переставлять ноги, чтобы не упасть. Остановиться невозможно. А вокруг — туман. И вдруг впереди пропасть, через которую перекинулось поваленное бурей дерево. Как широка пропасть, достает ли дерево противоположной стороны — ничего не видно. Но смертельная опасность рядом, выбора нет, и он бросается по дереву вперед, чувствуя, как с каждым шагом оно все больше и больше раскачивается под ногами.
Несколько раз приходил этот сон. На первых порах просыпался с болью в груди, но и с облегчением: приснилось. А потом, еще не проснувшись, стал понимать, что это всего лишь сон, а действительность куда страшнее.
Но сон наталкивал на размышления. Незыблемым жизненным правилом было: в трудную минуту не суетись, расслабься хоть на мгновение, чтобы отшелушилось все второстепенное, соберись с мыслями, прими решение и — действуй.
Сон во всем был верен. В нем с поразительной краткостью и почти графической ясностью отразилось все, что произошло за последние месяцы. Да, ты бежишь над пропастью, и бревно раскачивается все сильнее, ты не знаешь, достигает ли это бревно противоположной стороны… — здесь все существенно, важно. Обо всем нужно помнить: о пропасти, бревне, противоположном береге. Но в то же время нельзя забывать: бег сам по себе не может быть целью, он — способ, средство. Чего? Вот это ты и должен решить. Решил? Тогда действуй.
Открыв дверь и пропустив гостя в комнату, Трофимов предложил ему сесть, сам сел и положил руки на стол как бы в ожидании. Его лицо не выражало ничего, казалось невозмутимым, но руки были неспокойны.
— Как же вас теперь называть… Николай Степанович?
— Так и называйте. А на людях лучше по-прежнему не узнавать — у вас это хорошо получается. Или называйте господином бургомистром. Анищенков держался уверенно, но Михаил Васильевич понимал: а что еще ему остается?
— А где ваши? — спросил «господин бургомистр».
— Никого нет.
— Соседи нас не могут слышать?
— Здесь — нет.
— Я хочу вас предупредить кой о чем…
— Если о том, что я-де на людях говорю лишнее, то не надо.
— Нет, я о Степане. Немцы, как вы знаете, вербуют людей в Германию…
— Нас это не касается, — брезгливо поморщился Трофимов.
— Скоро коснется. Вербовка — первый шаг. В ближайшие дни начнется насильственная мобилизация с облавами, проверкой документов и прочим.
— И вам не стыдно будет принимать в этом участие? Анищенков ответил сразу же — вопросом на вопрос:
— Неужели было бы лучше, окажись на моем месте другой?
— Зачем эта схоластика? — отмахнулся Трофимов. — Вы же юрист и понимаете, что подмена тезиса не есть доказательство… Разговор показался ему пустым и никчемным, как жаркое сражение на учебных рапирах с затупленными концами. Единственный результат его — усталость. Он пожалел, что согласился на эту встречу.