Гузенко Казанцеву поверил, рассказал содержание последней сводки Совинформбюро (можно представить себе, как загорелись глаза у собеседника), однако заметил при этом, что вот-де нашел листовку со сводкой, переписал ее, а саму листовку сжег. Выглядело это не очень убедительно. Гузенко и сам, видимо, понимал, но так при первом знакомстве было лучше.
«Развязка у нас получилась, когда мы нашли ручной пулемет в разобранном виде в подполье, куда пошли искать кое-какие материалы для работы. Сначала этот пулемет нас озадачил, мы смерили друг друга взглядом, сначала решили не трогать, а потом сказал Казанцев: а что, если мы его припрячем? Авось и пригодится. Я утвердительно кивнул головой.
Пулемет был спрятан, и у нас начались секретные разговоры…»
Так встретились и соединили усилия два человека, особенно много сделавшие для организации сначала разветвленной сети южнобережного подполья, а потом и нового Ялтинского партизанского отряда.
Интересно, как они оценивали обстановку в Ялте того времени. Приведу несколько выдержек из воспоминаний Александра Гузенко.
«…Я ввел в курс дела Казанцева., сказал, откуда беру данные о ходе боев, даже вдвоем начали записывать сводку. Сводка была печальной: окружение Ленинграда, Сталинграда, партизаны Крыма перестали давать знать о себе. Изменники ликовали, колеблющийся элемент начал тяготеть к немцам…
Представьте себе картинку на набережной. Два типа, одетые самым пестрым образом — пальто советские, короткие, до колен, брюки, видать, немецкие, к ним чулки (по-французски, что ли?), а на голове не то береты, не то докторские колпаки, — устроились за столиком частного питейного заведения, каких неожиданно много появилось в городе. Захмелели и широко разинули рты, откуда виднелось на двоих не больше пяти зубов. Стараясь перекричать друг друга, доказывали прелести немецкого сахарина, твердили, что сахарин вкуснее и полезнее, чем наш русский сахар, и скоро немцы побьют-де все рекорды в мире своим сахарином.
Тут же швейцар в костюме старого покроя, побитом молью, в пятнах и на складках заштопанном — после долгого, как видно, хранения. Швейцар низко кланялся при появлении господ и жестом приглашал в ресторацию. Но если приходили военные, он быстро, подпрыгивающей походкой, похожей на прыжки молодого козленка, которые, однако, не к лицу старому козлу, подбегал к гостям и принимал их одежду.
По самой набережной важно расхаживало несколько дам, приручив немецких унтеров… На углах сидели старики и подростки, терли тряпками до нагрева штиблеты господам. В зале бывшего „Туриста“ гоняли бильярдные шары на деньги… В углу за малым столиком метали банк, на столе лежала куча денег — советские, румынские, итальянские, немецкие…
Можно было подумать, что в 1920 году крымские горы и ущелья, не жуя, проглотили весь белогвардейский хлам, а спустя двадцать лет его выблевали.
Только честный люд в скорби молчал, и разговаривали дома шепотом, а на улицах только взглядами. Взглядом выражались скорбь, сочувствие и надежды, и эти люди понимали друг друга. Чем вывести из мертвого оцепенения? Чем обрадовать народ? Чем заткнуть горло ликующей своре?..
Множество вопросов, которые нужно решить без всякого дружеского руководства, без помощи и указаний. Нужно было руководствоваться собственными мыслями, своей совестью. Нужны были люди, организованная группа, связанная узами идейного единства, борьбой против общего врага.
Перебрав несколько раз свои мысли, вечером в беседе с Казанцевым я предложил организацию такой группы… Отобрать с полной проверкой, как в партию, стойких и достойных людей, принять присягу… Давать задания, вести борьбу, закалять и проверять в борьбе лучших людей…
Казанцев согласился со мной, и вдвоем при участии моей жены Татьяны Поляковой и ее дочери мы разделили обязанности. Я Казанцеву предложил руководящую роль, как грамотному в стратегии офицеру, а на себя взял политическое руководство, так как чувствовал крепче себя, чем Казанцев. Дали клятву, что будем верны народу, а если найдутся товарищи покрепче нас, то сдать им все управление, лишь бы на благо отчизны…»
Как видим, они не переоценивали себя. Брались за трудное дело с горечью, болью. Но и с непоколебимой решимостью.
Однако за ними стояло не только прошлое — рядом было их настоящее. Два испытанных, зрелых человека, соединив усилия, становятся не просто вдвое сильнее — они могут сделать уже нечто совершенно новое. А здесь примешалось и еще одно: за каждым из двоих стояли люди, пусть небольшая группа, но надежная, верная до конца. Так что организация возникла с первого же их шага навстречу друг другу.