– Какой-то он уж слишком положительный… – В голосе Сэнди мне послышалась желчь. – Дик, – вдруг очень серьезно произнес он, – обещай мне, что не станешь торопиться с этим делом. Я имею в виду разговор с Мединой.
– Почему? – удивился я. – У тебя есть что-то против него?
– Н-нет, – неуверенно протянул он. – Ничего у меня нет. Но он какой-то… неправдоподобный, что ли, и я бы хотел побольше о нем узнать. У меня был один друг, который знал его лично. Я не вправе это говорить, и у меня нет прямых доказательств, но мне кажется, что знакомство с Мединой не довело его до добра.
– Как его звали? – спросил я.
– Лафатер.
Когда же я поинтересовался, что с ним стряслось, Сэнди сказал, что не в курсе, так как потерял его из виду два года назад.
После этого я от души посмеялся, потому что сообразил, в чем дело. Сэнди просто ревновал к этому человеку, который обворожил всех вокруг. Ему хотелось, чтобы старые друзья принадлежали ему и только ему.
Когда я сказал ему об этом, он усмехнулся, но не стал отрицать.
Глава 5
Клуб «Четверг»
Мы встретились на втором этаже небольшого ресторанчика на Мервин-стрит в чудесном зале с белыми панелями и большими растопленными каминами в обоих концах. Клуб содержал собственного повара и дворецкого, и, клянусь, Лондон еще не видал лучшего обеда. Начался он с чибисовых яиц, а закончился фруктами из оранжерей Берминстера.
Присутствовали, включая меня, двенадцать персон, и из них, кроме моего хозяина, я знал только Берминстера и Сэнди. Были там и Коллатт, и Пью, и маленький сухонький человечек, который только вернулся с верховьев реки Маккензи, где охотился на водоплавающих птиц. Меня также представили Паллисер-Йейтсу, банкиру, которому на вид не дашь и тридцати, и Фаллилаву, путешественнику по Аравии, которому было тридцать, но выглядел он на все пятьдесят. Особенно меня заинтересовал Найтингейл, тощий малый в очках, который вернулся к греческим рукописям и преподаванию в Кембридже после того, как довольно долго возглавлял племя кочевников-бедуинов. Был там и Лайтен, генеральный прокурор, начавший войну обычным рядовым в гвардии, – крепко сбитый мужчина с бледным лицом и проницательными насмешливыми глазами. Иными словами, там присутствовали умы более мощные и многогранные, чем в ином парламенте.
Последним прибыл Сэнди и был встречен общим радостным ревом. Каждый пожелал пожать ему руку и основательно хлопнуть по спине. Он был знаком со всеми, кроме Медины, и мне было любопытно, как они встретятся. Представил их друг другу Берминстер, и Сэнди на мгновение, как мне показалось, смутился.
– Я давно и с нетерпением ожидал этой встречи, – начал Медина, и Сэнди, бросив на него взгляд, неуверенно улыбнулся и пробормотал что-то вежливое.
Распорядителем был Берминстер, полный и жизнерадостный маленький человечек, подружившийся с Арчи Ройленсом во время службы в авиации.
Разговор начался с самых банальных тем: скаковые лошади и весенние конкуры, потом перешел на весеннюю ловлю лосося, поскольку один имел опыт рыбалки в Хелмсдейле, другой в Невере, еще двое – на реке Тэй. В клубе «Четверг» было принято вести общий разговор, и лишь изредка возникали беседы между двумя-тремя из присутствующих.
Я сидел рядом с Мединой, между ним и герцогом, а Сэнди расположился на дальнем конце овального стола. Он был молчалив, и я не раз замечал, что он время от времени бросает взгляды на мистера Медину.
Слово за слово, как это обычно бывает, и начались воспоминания. Коллатт заставил меня расхохотаться рассказом о том, как адмиралтейство всерьез занималось изучением вопроса об использовании морских львов для обнаружения вражеских подводных лодок. Несколько животных отобрали и обучили следовать за субмаринами, на обшивку которых прикрепляли рыбу в качестве приманки. По замыслу этих деятелей, морские львы должны были связать запах подводной лодки с пищей, и благодаря этому рефлексу преследовать вражеские суда. Причиной провала плана стала артистическая биография этих морских львов. Дело в том, что этих животных взяли из цирков, и клички у них были что-то вроде «Флосси» и «Сисси». Поэтому они никак не могли взять в толк, что идет война, и упорно норовили удрать на берег.
Эта история, как снежный ком, начала обрастать все новыми воспоминаниями, и к тому времени, когда подали портер, разговор напоминал галдеж в курительном салоне восточноафриканского каботажного парохода, только в миллион раз интереснее. Каждый из присутствующих видел и сам совершал удивительные вещи, и всем им хватало ума, чувства юмора и знаний, чтобы преподнести свои рассказы в захватывающей форме. Это была не череда пустых баек, а, скорее, обмен превосходными обобщениями, подкрепленными уместными примерами из пережитого.