Статья появилась в социалистической газете в Турине, а восторженный профессор прислал из Флоренции огромный букет алых роз. Но родители перехватили его и устроили ей новый скандал. Маргарита рыдала, что не помешало ей украдкой посматривать на мать и заметить в материнских глазах искорку уважения и даже гордости: статью ее дочери напечатали в газете! Что сказала бы бабушка Дольчетта? «Браво, детка!»- сказала бы бабушка Дольчетта. Синьора Грассини в этом не сомневалась.
Запах алых роз Маргарита запомнила на всю жизнь. Для нее он стал запахом ее первой победы, ее первой публикации. Один лепесток она вложила в «Божественную комедию».
Очень скоро среди местных социалистов прошел слух, что юная дочь процветающего и уважаемого Амедео Грассини стала социалисткой, и ее прозвали «Красной девой» в честь Луизы Мишель[21], одной из руководительниц Парижской коммуны.
Синьор Амедео Грассини соблюдал еврейские традиции: исправно посещал синагогу, сидел во главе стола на пасхальном ужине, а на исходе каждой субботы выходил на улицу раздавать милостыню уже ожидавшим его еврейским беднякам. Был он и главой попечительского совета еврейской школы «Талмуд-тора»[22]. Но Маргариту не учили древнееврейскому языку, и вообще она была далека от еврейства. Благодаря деловым связям отца с католической верхушкой ей был ближе католицизм, хотя и он не удовлетворял ее духовные запросы. Ответ на них она нашла в социализме.
Однажды Маргарита уговорила отца пригласить на пасхальный вечер приехавшего в Венецию из Англии известного еврейского писателя Исраэля Зангвила[23], которого называли «еврейским Диккенсом[24]». Тогда он уже прославился романом «Дети гетто». Маргарите захотелось, чтобы в доме побывал знаменитый английский гость.
За столом Маргарита объяснила Зангвилу происхождение слова «гетто», а потом заявила, что она — атеистка, от чего у синьора Грассини дернулся уголок рта. Зангвил же не растерялся и с легкой иронией заметил, что и сам мог бы стать атеистом, потому что его отец был настолько верующим, что «одного такого человека на семью вполне достаточно». Но ирония не помешала Зангвилу почувствовать горечь оттого, что семья Грассини была типичной для еврейства. И Маргарита, и ее старший брат Марко все дальше и дальше отходили от отцовского соблюдения еврейских традиций. Чтение пасхальной Хаггады[25] только усилило горечь Зангвила: евреи все еще были рабами в Египте, который теперь назывался Англией, Францией, Италией… «Рабы в собственном дворце», — подумал он про себя. А Маргарита разглядывала некрасивое, большеносое лицо гостя, походившее на антисемитские карикатуры, рассеянно слушала рассказ о его посещении Эрец-Исраэль[26] и не понимала, что за Эрец-Исраэль и почему это — «родина евреев». Но к концу трапезы она прониклась к гостю симпатией: у него были изысканные манеры, а главное — он решительно поддерживал борьбу за избирательное право для женщин.
Зангвил обессмертил свой визит во дворец Грассини в коротком рассказе «Хад Гадья»[27], опубликованном в 1898 году. «Дожи[28] давно канули в Лету, — написал Зангвил. — Венеция превратилась в печальные руины, а еврей (…) живет себе в роскошном дворце гордых венецианских аристократов (…) прохаживается в царственно-огромной столовой с коврами, картинами, фресками на потолке, пальмами (…) и думает о старом римском законе, запрещавшем евреям содержать в Венеции свои школы (…) Ну что ж, евреи, в конце концов, научили венецианцев тому, что нет большего богатства, чем человеческая энергия»[29].
Прототипом главного героя «Хад Гадьи» стал брат Маргариты, Марко. Зангвил сделал его эмансипированным евреем, который приходит домой к концу пасхального ужина, «такого же по-семейному приятного и скромного, какие бывали, когда предки жили не во дворце на Большом канале, а в старом гетто». Слушая, как отец читает молитвы, сын разрывается между своей безбожной жизнью и еврейскими традициями. Он понимает, что отказался от своей веры из-за эмансипации и у него не остается иного выхода, как только утопиться в канале.
2
Когда знаменитый русский анархист Михаил Бакунин[30] посетил Италию, он заехал и в провинцию Романья, известную своими бунтами и восстаниями. Там народ держал в руках ножи и ружья не реже, чем серпы и плуги. Поэтому провозвестника революции и нового социального порядка встретили восторженно. Особенно бурно аплодировал русскому гостю крепко сбитый, черноволосый малый с солдатскими усами и огромными ручищами, который кричал «Браво!» почище поклонников оперного тенора в «Ла Скала». На вопрос Бакунина, кто этот славный итальянец, ему ответили: «Местный кузнец Алессандро Муссолини».
22
23
25
26
29