Андрей Петрович Осипов-Новодворский перестал скрипеть пером по бумаге и, откинувшись на спинку стула, сказал:
— Ну, кое-что Лорис-Меликов, давайте будем справедливы, сделал.
— Что, позвольте вас спросить? — вскинулся Жуковский.
— Убрал министра просвещения Дмитрия Толстого? — Осипов-Новодворский с некоторым торжеством смотрел на Жуковского. — Убрал-с!
— Да этот сатрап сам бы в отставку вышел! — Голос Владимира Александровича был высокий, тонкий, слегка истерический. — Если ему гимназисты вслед камни кидали, а студенты грозились убить.
— Сенаторские ревизии в губерниях, — невозмутимо продолжал Осипов-Новодворский.
— Что они дали, ваши ревизии? — перебил Жуковский, и на его бледных щеках выступили розовые пятна.
— Расширены права земств, — заметил Андрей Петрович. — Мы с вами посвободней писать стали…
— Вы, Андрей Петрович, надо мной издеваетесь? — опять перебил Владимир Александрович. — Я, может быть, хочу написать как Чернышевский: «К топору зовите Русь!»
Иосиф Иванович Каблиц оторвался от гранок и, остановив на Жуковском насмешливый взгляд, сказал:
— Ну и напиши! Чего шуметь-то зря?
— Напиши! — Жуковский вскочил со стула и нервно прошелся по комнате. — И сразу в каталажку?
Каблиц и Осипов-Новодворский быстро переглянулись: похоже, начиналось их любимое развлечение.
— Ну что вы, батенька, ей-богу? — забасил Андрей Петрович. — Скажете тоже: в каталажку. Ведь Третьего отделения нет.
— Зато есть департамент государственной полиции, — вдруг, успокоившись, сказал Жуковский. — От перемены названия суть не стала новой. Давайте, господа, поговорим серьезно.
Розыгрыш не получился и Осипов-Новодворский заговорил уже серьезно:
— Да, милостивые государи, если по существу, мало что изменилось. Хитрец этот Лорис-Меликов. «Диктатура сердца!» Не дурак придумал. Может быть, сам министр?
— Я больше с Михайловским согласен, — сказал Иосиф Иванович. — «Политика волчьей пасти и лисьего хвоста». По-моему, точно…
— И террористы наши молчат. — Владимир Александрович Жуковский снова заволновался. — Или переловили их всех? Нет, господа, необходимо действовать. Во всех журналах пишем мы о конституции. Где она? Надо у правительства вырвать конституцию силой. На улицы! На баррикады! Подстрелить пару генералов…
Открылась дверь, и в комнату вошел молодой человек, высокий, с продолговатым бледным лицом. Серые глубокие глаза смотрели прямо, открыто, и странная замедленность была в их взгляде. Одет пришелец был неожиданно: новое драповое пальто, подчеркивающее стройность фигуры, на голове весьма потускневший цилиндр, руки в замшевых перчатках, да еще и щегольская тросточка, которую он тут же поставил У двери.
Сняв цилиндр и пальто (теперь молодой человек выглядел европейцем: черный сюртук, крахмальная рубашка, темный бархатный галстук большим узлом), сказал сдержанно:
— Добрый день, господа, — прошел к свободному столу и сел.
Тут же у стола объявился Владимир Александрович Жуковский.
— Вы-то, господин Самойлов, мне и нужны! Очень хорошо, что пожаловали! Ведь есть у вас приятели среди студентов? Знаетесь вы с нигилистами? — Молодой человек сдержанно улыбнулся. — Знаетесь! Знаетесь! Так скажите мне, уважаемый, нужна России конституция?
— Едва ли нужна, — последовал неторопливый ответ.
— Помилуйте! — взвился Жуковский. — А что же нужно?
— Не знаю, право, — флегматично ответил молодой человек. — Наверное, не знаю. Вот вам, может быть, конституция нужна. А народ толком и не ведает, что это такое.
— Хорошо-с! — Жуковский укором возвышался перед столом, за которым сидел Самойлов. — В таком случае, согласитесь, прежде всего надо разделаться с ним… — И Владимир Александрович едва заметно кивнул на портрет Александра Второго. — Вы понимаете?
— Догадываюсь. — Молодой человек усмехнулся. — Что же, попробуйте.
И в комнате наступило молчание.
Его нарушил Каблиц.
— Вы принесли новую статью?
— Да, Иосиф Иванович. — Молодой человек вынул из кармана сюртука несколько листов бумаги, исписанных мелким убористым почерком. — Прошу.
Каблиц взял листки, прочитал заголовок: «Александр Дюма-отец как политический деятель», — и сказал Самойлову:
— А я ваш последний труд уже в гранках просматриваю. — Он повернулся к Жуковскому и Осипову-Новодворскому: — Господа! В статье нашего молодого друга о театре эпохи французской революции есть любопытные мысли. — Со своего стола Иосиф Иванович взял гранки. — Вот послушайте, что он пишет о французских либералах революционного десятилетия: «Боясь участвовать в борьбе, эти люди берут лишь своей меднолобой готовностью грубить и льстить по команде, хотя бы им для этого приходилось оплевывать самих себя. Задним числом они бывают удивительно смелы и развязны». — Каблиц посмотрел на Самойлова с внезапным напряжением. — Кого вы имеете в виду, милостивый государь?