Гость громче заругался, замахал руками. Глеб сразу дёру дал, Бубен за ним. Соня быстрее них побежала, не оглядываясь. Уже и сторож появился, засвистел, закричал, но куда ему старому угнаться, ребята через дыру пролезли, через овраги перемахнули, только потом отдышались.
— Сонька, — пропыхтел Бубен. — Ты… крутая!
Она не ответила, ударила его. И Глебу дала затрещину.
— Разведчики! Балбесы! Головой думали? Сейчас убежим, а если он нас найдёт, домой к нам придёт, что будем делать?
Остаток пути молча шли. Парни обиженно шмыгали носами, на неё даже не смотрели. И не попрощались.
Она боялась, вернётся домой, а там он, в своём зеркальном скафандре. И с ведром. Что делать? Как быть? К участковому бежать?
Но нет, тихо дома, тепло. Спокойно. Мама так и лежит, стонет во сне. Тяжело ей, плохо. Не ест ничего, и таблетки не помогают. И врач, и…
Она поначалу испугалась наглой мысли, которая в голову пришла. Прогоняла её, а та возвращалась, кусала изнутри. Соня ходила по дому, думала. И вправду, чего терять? Стоит попробовать. Лучше одной, мальчишки опять всё испортят, герои недопечённые.
Когда стемнело, она знала, как поступит. Решила подождать, пока уснёт посёлок. Сидела, слушала, как на кухне секундная стрелка разгоняет тишину. За стеной мама ворочалась, долго не могла успокоиться.
В полночь Соня выскользнула в сени, обулась. Бежала, боялась, что встретит кого-нибудь, поймают её, отведут домой, отругают. Повезло, без приключений добралась.
Все корпуса на замок заперты, а молоко злосчастное так и плавает в луже. Но тихо, даже сверчков не слышно. Соня встала в том месте, где гость утром появился, про себя заученные слова повторила, покашляла:
— Здравствуйте.
Прислушалась, никто не идёт.
— Вы простите нас. И Глеба, и меня. И Бубна. Дети же, испугались, вдруг накажете или память сотрёте. Мы так не будем больше, честно-честно. Хотите, сами вам будем молока приносить, свежего. Каждое утро. Только просьба одна к вам…
Набрала в грудь больше воздуха.
— Помогите, пожалуйста. Вы из будущего, правильно? У вас там лекарства разные, бессмертие, наверное. А у меня маме плохо, болеет сильно, ничего не помогает. Не встаёт она с кровати. Пожалуйста. Таблеточку одну или микстуру… А я вам до старости буду молоко приносить, и хлеб, и колбасу. Только попросите! Пожалуйста…
Сама не заметила, как на колени упала, руки скрестила. Слёзы по щекам скатились, застыли на подбородке.
— Я никому про вас не скажу, и ребята будут молчать, обещаю! Только помогите, плохо ей. И мне. Тяжело, когда мама… поймите… пожалуйста…
Казалось, она просит помощи у неба. Глухого и мёртвого неба.
Кто-то вышел из темноты, глянул на неё жалостливо. Гайда, псина местная, которую сторож подкармливал. Брюхатая, лохматая, с разорванным ухом. Смотрела на Соню, не лаяла. Но и помочь не могла.
А она так и сидела, и ничего не происходило. Потом замёрзла, встала с трудом. Как домой шла, не помнила. Плакала и дрожала, совсем не от холода. Долго во дворе стояла, смотрела, как на небе звёзды падают. Хотела загадать желание, но рукой махнула, глупость же.
А дома, как только вошла, поняла, что-то не так. Пахло странно. Мазью какой или лекарствами. На кухне лежала упаковка розовых пилюль. Рядом короткая инструкция.
«Пить два раза в день, утром и вечером, никому не говори».
И записка от руки:
«Не надо молока, лучше маму береги»
До утра Соня так и не легла спать.
3. На пять минут впереди
Карма злилась. Когда она в бешенстве, лучше держаться подальше. Но в «Кармане» никуда не сбежишь, вот и приходилось слушать её гневную тираду.
— Дровер! Ты о чём думал, когда туда выходил? Сколько ты правил нарушил одной своей вылазкой?
— Формально ни одного, — заметил Дровер. — Жалко, волосы сбрил на голове, синяк видно от кирпича.
— Ты мне зубы не заговаривай! Не надо этого. Ты отлично понимаешь, что виноват…
— Да виноват, виноват, — оборвал её Дровер. — Накажи меня, в угол поставь, выходить из «Кармана» запрети. Только не шуми. Голова болит.
Фергер, до сих пор молча наблюдавший за взбучкой, потянулся за лекарствами.
— Не надо, — остановила его Карма. — Пусть терпит. Это на сегодня наказание, завтра… другое придумаю.
— Фергер, ну ты хоть скажи, что я ничего не нарушил, — обратился друг за поддержкой. — Планете ничего не угрожает, космос спит, вахта бдит.