Выбрать главу

– Девять дней.

– Нога болит?

– Болит.

– Ну так сядь. Ничего, драконьи когти чистые, на них заразы не бывает. Заживет. Зовут как?

– Дан. Дан Лазарцев.

– А, приятель Муна. Слыхал о тебе. В Гильдии хвалили. Сказали, можешь и выжить. Наказания ждешь?

Дан кивнул и сглотнул. Получилось громко.

– Боишься?

– Боюсь.

– Драконов седлать он не боится, – сообщил в пространство «участковый», – а что десяток плетей дадут – боится.

Плетей Дан как раз не боялся. Плети – это не бывает. Это «Очерки бурсы» или горьковское «Детство». Впрочем, там были розги. Не могут же живого взрослого человека плетями бить. Боялся он неизвестности.

– Я здесь чужой, – сказал он севшим голосом, – и если бы не Мун и Дана, уже сгинул бы тут.

– Почему сгинул-то? – спросил начальник, доставая из стола штоф и два стаканчика. Как Витька Олигарх. Поначалу он так извлекал водку, потом переключился исключительно на виски, которое закусывал бородинским хлебом и малосольными огурчиками. – Водку пьешь?

– Редко, – машинально ответил Дан, следя за его руками, – чуть не спился по молодости.

– Остановился? Молодец. Но по соточке можно. Так почему сгинул бы?

– А кому я здесь нужен?

– А кому ты там нужен?

– Ну знаете, – обиделся Дан, – сюда, что, только никчемушники бесхозные попадают?

– В основном, – усмехнулся собеседник. – Эквивалентный обмен. Толковый маг не попрется в другой мир, где, может, и магия не действует. Вот и валят к нам самоуверенные пустышки. Кому ты там так уж остро необходим?

Соточка, эквивалентный обмен… Какие термины, однако.

– Ну, банк без меня не рухнет, – самокритично признал Дан, – хотя я и неплохой работник. Но у меня семья есть. – Он махнул предложенный стаканчик и сунул в рот огурчик. Малосольный. Водка была хороша. Смирноффу следует пойти и застрелиться.

– Семья? Нет у тебя семьи.

– Жены нет. Но есть мама, бабушка, тетка Даша. Они без меня…

– Ну чего замолчал? Понял, что не пропадут? Погорюют, поплачут – и жить станут.

– Там мой мир! – выпалил Дан. Над непроглядно-черным глазом поднялась черная же бровь.

– И ты всерьез считаешь, что мир заметил твое исчезновение? Еще будешь? Ну тогда огурцы ешь. Дочка солила. До весны такими остаются, представляешь?

Дан опустил руку с огурцом.

– Не заметит.

– Миру на нас вообще наплевать, – согласился черноглазый. Как зараженный инопланетной дрянью персонаж «Секретных материалов».

– Почему у вас глаза… такие?

– Глаза? А, это! – Он моргнул, и глаза стали обычными. Серо-селеными. – Это магия. Мне врать бесполезно – насквозь вижу.

– Вы маг?

– Не похож? Да, дружок, я маг. Занимаюсь всякими… странностями. Рот закрой. Предварительно огурец откуси. Что ж, думаешь, сторожевых драконов каждый день голыми руками душат?

– Я его…

– Знаю, что не задушил. Какого наказания ждешь?

– Не знаю, – произнес Дан упавшим голосом. – Я почти ничего не знаю о вашем мире. Понял только, что ни на что путное не гожусь.

– А тебе и не надо. Пособие платят щедрое, ты столько не заработаешь. Живи да радуйся.

– В тридцать лет? Веселая перспектива.

– Тогда бери пример с остальных – ходи по городу и ной, рассказывай про свою разбитую жизнь, проклинай магов.

Дан не ответил. Стало невыносимо тоскливо.

– Я никогда не вернусь домой?

– Никто не знает. Все может быть. Гут маг умелый вообще-то, может, вернется. Если захочет. Так что не стану тебя обнадеживать. И перестань бояться, наказывать тебя не за что. Не предусмотрено кары за оседлывание сторожевика. Водка понравилась?

– Водка отличная, – уныло кивнул Дан. – Даже нога меньше болеть стала.

– Знаешь гостиницу «Под луной»? Ну да найдешь. Позади нее такой красный дом стоит, вроде твоей казармы. Послезавтра загляни… когда ворота уже закроют. Третья дверь. Фин Глас. Это я. Может, поищем тебе дело. В худшем случае выпьем водки. И стражников не опасайся, мстить не будут. Я их наказал – мягче некуда. Иди, Дан Лазарцев, и не вешай нос.

Дан поднялся и, сильно припадая на внезапно потяжелевшую ногу, побрел к выходу.

– А откуда я понимаю ваш язык?

– Эквивалентный обмен, – повторил маг Фин Глас. – Ты получил то, без чего выжить трудно. Скажи вот, ты умел в своем мире справляться с драконами.

– У нас они не водятся, – буркнул Дан и аккуратно закрыл за собой дверь. И сынки у нас не водятся. Только мажоры. И вампиров нет. Отморозки вместо них.

Уже стемнело, а до казармы еще тащиться и тащиться…

Дан плелся по сумрачным улицам, жалея себя, как подросток, а не как взрослый человек, втайне от других играющий в боевики. Обидели несчастного, в фэнтези засунули, совершенно незнакомый жанр, что в нем делать, непонятно. А в боевике лучше было бы? Убивать – было бы лучше? Дан умел убивать – учили. Он знал с полсотни способов лишить человека жизни, даже и голыми руками, да что проку: убивал придуманный Лазарь, а Дана только учили. Его даже Чечня миновала. Он вовсе не был уверен, что убить по-настоящему, а не в придуманном мире, у него духа хватило бы. Скорей всего, не хватило. Так радовался бы, что в сказочку попал, где пособие платят, кормят задарма, да водкой угощают. С огурчиками. Малосольными. С хреном.

Он оглянулся. Сзади тенью скользила неизвестная личность.

– Отвали, – мрачно посоветовал Дан. – Обижу. Как сторожевого дракона.

Тень послушно исчезла, и Дан потащился дальше. Да, дома бы ему и в голову бы не пришло ходить со свежезашитой раной. А ничего, притерпелся. Больно, конечно, и даже очень-очень, но идти, как выяснилось, можно. Только что медленно.

Мимо промаршировал драконий патруль. Тварь топорщила крылья и с шипением рвалась с поводка, совершенно не реагируя на Дана. Сколько еще? Два квартала прямо и один налево. И можно лечь. А в тумбочке, вызывавшей ностальгические армейские воспоминания, имеется вчерашний пирог с яблоками. Если, конечно, никто не сожрал.

– Я просил отвалить? – поинтересовался Дан, разворачиваясь с одновременным выбрасыванием правой руки. Тень бы снова исчезла, если б Дан при этом подсечку не сделал, с трудом удержав вопль. В итоге оказалось, что он сидит верхом на хрупком юноше и держит его за горло. Как дракона. Добрая традиция.

– Отпусти, – жалобно попросил юноша, – пожалуйста. Иначе меня к столбу выставят, у меня уже два привода.

– Надо было отвалить, – буркнул Дан, соображая, что делать.

– Думаешь, легко? Запах с ума сводит.

– Запах? – Дан с трудом преодолел желание себя обнюхать. Мылся он утром, рубашка и трусы модели «СССР пятидесятых» были свежие, вчера выстиранные и высохшие на свежем воздухе. Одеколона у него не было. Дезодоранта тоже.

Юноша вздохнул, и тут Дан увидел, что у него светятся глаза. Как у кошки, но красным. Дан сжал ему челюсти, вынуждая открыть рот, и обнаружил приличных размеров клыки.

– Ты вампир, что ли?

– Вампир, – признался юноша. – А от тебя кровью пахнет за квартал. Отпусти, а? У меня солнечные ожоги так плохо заживают…

– И что я буду за это иметь?

– Мою благодарность. И еще две короны. Больше с собой нет, а домой ко мне ты не пойдешь.

– Почему ты так уверен?

– Потому что это семейное. А я с родителями живу.

Дан действительно не хотел знакомиться с вампирской семьей, поэтому кое-как поднялся на ноги. Юноша словно взлетел.

– Спасибо тебе, человек, – торжественно произнес он, – знай, что Гай Лит – твой должник.

Он полез в карман за деньгами, но Дан оттолкнул его руку, повернулся и поковылял дальше. Приключений на сегодня было многовато. Дан устал. На вторую подсечку его уже не хватило бы, и вампир вполне мог от души пообедать, но до казарм удалось добраться без осложнений.

Пирога в тумбочке оставалось вдвое меньше, чем Дан туда положил вчера. Честно. Солдат кормили хорошо, но сладкими пирогами не баловали, и Дан не обиделся. Аппетита не было, но он съел пирог, запил холодной водой, разделся и лег. Где-то через час нога успокоилась настолько, что он смог заснуть и, конечно, увидел во сне, как старушки плакали над его фотографией. Они всегда были старушками. И десять лет назад мать, еще не пенсионерка, была старушкой, потому что так решила. И даже не в отсутствии денег было дело. Мать умела шить и вполне могла бы состряпать себе кофточку не по фасону шестидесятых годов и не накручивать на затылке «фигу», вечно щетинившуюся шпильками, а задарма подстричься у тетки Даши. Только ей не надо было. Зачем? Она уже не считала себя женщиной (да считала ли хоть когда-то?), потому и не была ей.