3) символ неясен, связан с суггестией. Сам поэт не должен его интерпретировать, чтобы не превратить в аллегорию — «смертельный яд для настоящей поэзии»;
4) символ — плод интуиции. Именно в ней заключена оригинальность символа, его четкая противоположность аллегории; водораздел между ними — интуитивный характер символа: «Я называю аллегорией произведение человеческого разума, где аналогия искусственна, носит внешний характер; в символе аналогия естественна, внутренне присуща ему. Аллегория — эксплицитное аналитическое образное изображение ПРЕДУСТАНОВЛЕННОЙ идеи; это условная, и тем самым эксплицитная, репрезентация этой идеи. <…> Символ предполагает ИНТУИТИВНЫЙ ПОИСК различных идеальных элементов, рассеянных в Формах».
Впоследствии, уже после «Разговоров о литературе», Мокель уточнит, что аллегория — это образное украшение и оживление философской идеи, символ же — интерпретация немого языка природы в поисках универсальной истины; символ придает вещам субъективную ценность и смысл. Сущность символического творчества — субъективная окраска Универсума.
Таким образом, символическое творчество носит у Мокеля во многом сверхрациональный, бессознательный характер, оно чуждо априорности. В этом Мокель следует за Гёте, полагавшим, что символ интуитивен, причастен таинственности той идеи, которую он воплощает, и не может быть адекватно передан; аллегория же — условное изображение ясных понятий.
Небезынтересно отметить, что на основе изучения творчества Бодлера и других французских символистов Л. Ж. Остин предлагает различать два термина: символическое и символизм. Символическое для него — «поэзия, основанная на вере в то, что природа — символ божественной или трансцендентной реальности»; символизм — «поэтика, не задающаяся вопросом о мистической трансценденции, но ищущая в природе символы, передающие состояние души поэта». На этом основании Остин усматривает у Бодлера движение от символического к символизму, Малларме относит к символизму, Верлена в молодости — к символическому. Вся же история символизма видится ему как путь деградации от символического к символизму. Единственный, кому благодаря своей вере удалось остаться на уровне символического, — Клодель.
С такой трактовкой можно поспорить в деталях, но в целом согласиться, если иметь в виду под «символическим» сам дух символизма, высокому уровню которого соответствуют лишь уже ставшие классикой избранные произведения символистов, пусть и далеко не все. Однако в комплексе они создают атмосферу изысканного эстетизма, устремленности к идеальному, прекрасному и возвышенному, задавшую вектор творческих поисков многих как западноевропейских, так и русских художников начала XX в. В дальнейшем присущая этому течению метафизическая аура будет обволакивать лучшие произведения метафизической живописи, экспрессионизма, абстрактного искусства, сюрреализма, абстрактного экспрессионизма, внешне не следующие символистской поэтике, но близкие ей по духу. И константой всех констант здесь, как и прежде, выступает сущностный признак искусства — художественность.
С самыми добрыми чувствами
Ваша Н. М.
(15.07.13)
Дорогая Надежда Борисовна,
с большим интересом изучал Ваш очередной текст-послание по эстетике французского символизма. По-моему, получилось очень интересно и значимо. И тема эта как нельзя лучше вписывается в наши беседы последних лет. Как Вы знаете, я и сам много времени потратил на изучение русского символизма. Тогда же смотрел кое-что и из его истоков, т. е. с удовольствием читал многих французских символистов в русском переводе, да и живопись французского символизма я очень люблю. Так что новые сведения по эстетике французского символизма в наше время посткультуры и духовного обнищания — это бальзам на раны любого подлинного эстетика, да и вообще человека Культуры. Поздравляю Вас и нас всех с тем, что такой текст появился. Он, несомненно, даст новые творческие импульсы всей нашей деятельности.
Дружески Ваш В. Б.