Андрей сначала даже не поверил:
— Отказался делать газету? Ну, этого мы так не оставим. А я-то еще защищал его!
Потом к нам подошли Катя и Сергей Сергеич. Им наша газета понравилась, но они сказали, что в ней мало остроты.
— То есть критики? — переспросил я и торжествующе взглянул на Андрея.
Мы снова весь день готовились к открытию лагеря. Катя вдруг обнаружила, что у меня хороший голос, и стала загонять меня в хоровой кружок. Сначала я, конечно, отказывался. Мне всегда бывает очень смешно смотреть на певцов: они ртом выделывают такие штуки, как будто кривляются. Об этом я сказал Кате. Она ответила, что я неправ, но если уж так стесняюсь, так она поставит меня во второй или третий ряд, и я смогу прятать свой рот за чужую спину. Тогда я согласился.
А вечером к нам в гости приехал секретарь райкома комсомола товарищ Зимин. Мы уселись на траве за домом, а для гостя принесли с веранды плетеный стул.
Секретарь райкома рассказывал нам, как фашисты жестоко, по плану разрушали город, взрывали дома. Они закладывали мины даже в городском парке.
Было тихо-тихо. Даже море не шумело и кусты акаций не шевелились.
Товарищ Зимин рассказывал еще, как жители города по вечерам, после рабочего дня, помогали восстанавливать те самые дома, в которых сейчас расположился наш лагерь.
А каждое воскресенье они выходят на воскресники. Они разбирают стены разрушенных зданий, а все сохранившиеся балки, доски, кирпичи складывают в одно место, чтобы потом из этого материала построили новые дома. Завтра в городе будет большой воскресник. Все жители выйдут на улицы.
«Вот бы и нам пойти на воскресник!» — подумал я.
В этот момент кто-то толкнул меня в спину. Я оглянулся и увидел Андрея. Из первых рядов он незаметно пробрался назад. Вид у него был такой, как будто он хотел сообщить мне что-то необычайное.
— Через несколько минут приходи в нашу комнату, — шепнул Андрей.
Я не стал ждать несколько минут, а тут же выбрался с площадки и пошел за Андреем. Мы поднялись на второй этаж. В комнате нас уже ждали Профессор и Мастер. Потом пришли Вано Гуридзе, тот самый, который проспал линейку (это произошло с ним совершенно случайно), и Витька Панков. Витька здорово играет в футбол и вообще спортсмен. Вот только рисуется немного.
Андрей таинственно огляделся по сторонам, закрыл дверь и, хоть нас никто не мог услышать, заговорил шепотом:
— Вы только подумайте, ребята: весь город будет работать, а мы должны греться на солнышке? Пионеры мы, в конце концов, или нет? Сергею Сергеичу, наверное, самому не хочется работать — вот он и нам не дает. Я больше терпеть не буду. Сегодня же сагитируем весь лагерь и пойдем на воскресник! Согласны?
— Ну, и выгонят нас из лагеря в Москву, — спокойно возразил Мастер. — Это — не дело. (Он всегда говорил, если ему что-нибудь нравилось: «Это — дело!» — а если не нравилось: «Это — не дело!»)
— У меня предложение… — заволновался Профессор и начал поправлять очки на носу. — У меня есть важное предложение! Агитировать сразу всех не удастся…
— А что же делать? — нетерпеливо перебил Андрей.
— А вот что! Будем помогать восстановлению города тайно, своим звеном… Да и то не все звено допустим к этой работе, а только самых сильных и смелых ребят, самых надежных!..
Мы решили провести строгий отбор. Каждый из нас должен принести клятву и пройти тяжелое испытание. Клятву мы сочинили тут же. Я вырвал лист из Галкиной общей тетрадки и написал: «Я (дальше — имя, фамилия или прозвище), желая помочь восстановлению города, разрушенного врагом, клянусь беспрекословно выполнять все поручения пионерского звена и звеньевого…»
Насчет следующей фразы возникли разногласия. Я предлагал написать так: «Клянусь, не щадя сил и самой жизни, помогать населению города…» Но Профессор сказал, что сейчас не война, никто в городе убивать нас не собирается и поэтому слова «не щадя самой жизни» нужно зачеркнуть.
— Но ты забыл, что фашисты оставили в городе много мин! — возразил я Профессору.
— Все уже давно разминировано!
— А может быть, хоть несколько мин осталось, откуда ты знаешь? Значит, риск все-таки есть! — сказал Вано с такой радостью, словно он только и мечтал наткнуться на мину. — И потом, вообще Сашкина фраза торжественнее.